Вера в то, что он еще не совсем безнадежен, зародилась в его душе только в это утро, когда среди бродяг распространился слух — благодаря эффективной системе сообщений от одного другому, которая никогда не подводила при известии о легкой поживе — о чудесной девочке, о ночной мессе, где ожидалось много тысяч богомольцев, добрых людей, которые не откажут слезным мольбам тех, кому меньше повезло в жизни. Однако этого старика привлекли собственно творимые девочкой чудеса, а не возможность что-нибудь выклянчить.
Тогда он постучался к священнику, божьему человеку, который знал его и всегда проявлял заботу, не читая нотаций. Священник сказал, что это правда, что в Бенфилде в самом деле появилась девочка, творящая нечто подобное чудесам, и что нынче ночью через поселок пройдет процессия со свечами. Старик решил, что и ему нужно быть там, нужно посмотреть на девочку собственными глазами. Он знал, как инстинктивно знает каждый умирающий, что смерть не за горами, однако не желал чудесного продления. Он страстно жаждал спасения души. Представлялся последний шанс стать свидетелем чего-то такого, что находится за пределами этого жалкого смертного мира. Шанс снова обрести веру — явный знак, что искупление не будет тщетным.
Как и тысячи других толпившихся у святыни, он искал знака собственного спасения, ждал физического символа того лучшего мира. Живую святую, которая опровергнет всесильное зло.
Но успеет ли он добраться, чтобы увидеть ее?
Бродяга прислонился к витрине магазина и приложил руку к холодному стеклу. Главная улица поселка была тускло освещена, но вдали небо ярко светилось, маня, сияя в круге отбрасываемого вниз света Старик понял, что это первое проявление святыни, свет в ночи, зовущий его лицезреть великое чудо.
И пока он стоял, прислонившись к витрине и собираясь с силами, что-то коснулось его души и исчезло. Что-то холодное. Что-то, вызвавшее содрогание в его старых костях. Что-то, заставившее его упасть на колени и согнуться. Что-то, направленное на само его существо. То есть на то, что раньше было его существом.
Старик опустил голову на мостовую и заплакал. Немного спустя он подполз к темному подъезду, где свернулся калачиком, закрыл глаза и стал ждать.
Высокий бородатый бармен в «Белом олене» мрачно взглянул на единственного посетителя, потом вздохнул и прислонился к стойке. Чертовой пинты легкого пива и пакета свиных шкварок хватило старому хрену весь вечер. Две кельнерши болтали у дальнего конца стойки, радуясь тишине в обычно хлопотный субботний вечер.
«Ладно, все равно служба не может продолжаться всю ночь», — думал бармен, через часик все они ввалятся сюда, отчаянно тоскуя по выпивке, и он явно не мог пожаловаться на торговлю в последнее время — оборот не то что удвоился, а утроился! А если бы бар был побольше, то оборот можно было учетверить! Теперь пивоварня вряд ли откажет в кредите для расширения. Что за чудо эта девочка!
Он в одиннадцатый раз вытер влажной тряпкой стойку и налил себе горькой лимонной. «Ваше здоровье! — отсалютовал бармен отсутствующей толпе. — Не задерживайтесь там долго».
Он прошел через зал и взял две кружки, оставленные посетителями.
— Джуди! — позвал бармен кельнершу, ставя кружки на стойку. Пусть ленивая корова хоть чуточку потрудится за свое жалованье. Он повернулся и, засунув руки в карманы, подошел к двери, где и встал, дрыгая носком башмака и рассматривая улицу. Ни души. А ведь всего час назад все было забито участниками марша Бенфилд напоминал призрачный город, почти все жители его ушли к святыне. «Как без них в поселке пусто и прекрасно», — подумал бармен и хохотнул от своей неопровержимой логики.
Но смех прекратился, и лицо его застыло, когда ощутился холод. Как будто сквозняк, если не считать, что он словно прилип к телу, ища скрытые трещины, покрыв всю кожу, как холодная вода, прежде чем унесся прочь, куда-то вперед, Бог знает к какой цели. Освещение в баре как будто на время потускнело, но тут же вновь обрело прежнюю яркость.
Бармен посмотрел вдоль дороги на церковь и увидел, что тень, словно подгоняемая ветерком, заволакивает свет.
Высокий мужчина содрогнулся и поскорее зашел внутрь. Очень хотелось запереть за собой дверь.
К северу от церкви Святого Иосифа, чуть дальше мили от нее, водитель пнул спущенную шину заднего колеса. «Почти доехали — и на тебе!» — посетовал он про себя.
— Прокол? — через окно спросила женщина, сидевшая на месте пассажира.
— Да, черт бы его побрал! От самого Манчестера ехали — и на тебе! Осталось лишь улицу проехать.
— Тогда надо чиниться. Энни уже уснула.
— Тем лучше. Поездка была долгой для нее. Остается лишь надеяться, что не напрасной.
— Наш Джон, чтобы исцелиться от рака, ездил в Лурд.
— Да, очень ему это помогло, — пробормотал муж женщины.
— Что ты сказал, Ларри?
— Я говорю, он не долго протянул после этого, правда?
— Это не довод. Он сделал, что мог.
«Да, и это лишь быстрее доконало его», — подумал мужчина, а вслух проговорил:
— Достань фонарь, ладно?
Жена порылась в отделении для перчаток и достала фонарик.
— Что случилось, мамочка? — послышался голос с заднего сиденья.
— Спи, малышка. Мы прокололи колесо, и папа собирается его починить.
— Я хочу пить.
— Знаю. Потерпи, скоро доедем.
— И я увижу Алису?
— Конечно увидишь, милая. А она увидит тебя и поможет.
— И мне больше не понадобятся костыли?
— Да, малышка. Ты будешь бегать, как другие дети.
Дочка улыбнулась и укуталась в одеяло. Она прижала к щеке куклу и со счастливой улыбкой закрыла глаза.
Женщина вышла из машины, чтобы посветить мужу, который открыл багажник и искал инструменты.
Поврежденное колесо уже поднялось над землей, когда фонарик начал гаснуть.
— Держи ровнее, — проворчал муж.
— Я тут ни при чем, — раздраженно ответила жена — Наверное, сели батарейки.
— А? Я их совсем недавно купил.
— Ну, значит, дело в лампочке.
— Да, видимо. Подойди ближе.
Она нагнулась над ящиком с инструментами, и муж нашел там гаечный ключ.
Вдруг женщина выронила фонарик.
— Черт тебя возьми! — простонал муж.
Она схватила его за плечо.
— Ларри, ты чувствуешь? Ларри… Ларри!
Жена ощутила его дрожь.
Наконец он сказал:
— Да, чувствую. Наверное, дунул ветер.
— Нет, это был не ветер, Ларри. Это прошло через всю меня. Прямо через кости.
— Все закончилось, — медленно проговорил муж, глядя на отдаленное сияние в небесах.
