— Он не может забрать их всех, а потом не дать мне довести дело до конца! Он не может так поступить! Не может!
Джонни скривился, когда очередной пинок Дэвида угодил ему в коленную чашечку.
— Стив!
Стив с неподдельным ужасом взирал на безголового орла, все еще подергивающего крыльями. Когти птицы покрывала кровь.
— Стив, черт побери!
Стив повернулся к нему, словно приходя в себя после глубокого забытья. Синтия уже стояла на коленях рядом с Ральфом и громко плакала, пытаясь нащупать его пульс.
— Стив, подойди сюда! — крикнул Джонни. — Помоги мне!
Стив подскочил к ним и перехватил Дэвида. Тот начал вырываться с удвоенной силой.
— Нет! — Голова Дэвида моталась из стороны в сторону. — Нет, это моя работа! Моя! Он не может забрать их всех и оставить меня! Ты слышишь? ОН НЕ МОЖЕТ ЗАБРАТЬ ИХ ВСЕХ. И…
— Дэвид! Прекрати!
Дэвид перестал вырываться и обвис на руках Стива, словно марионетка с отпущенными веревочками. Глаза его покраснели от слез. Никогда еще Джонни не видел на человеческом лице такого отчаяния.
Мотоциклетный шлем лежал там, где бросил его Джонни, когда на них напал орел. Он наклонился, поднял его, посмотрел на мальчика в руках Стива. Стив стоял как потерянный, не понимая, что происходит.
— Дэвид… — начал Джонни.
— Бог в тебе? — спросил Дэвид. — Ты это чувствуешь, Джонни? Как руку? Или огонь?
— Да, — кивнул Джонни.
— Тогда ты все поймешь правильно. — И Дэвид плюнул ему в лицо. Теплая слюна потекла по щекам, как слезы.
Джонни даже не пытался стереть слюну.
— Слушай меня, Дэвид. Я собираюсь сказать тебе что-то такое, чего ты не вычитаешь в Библии и не узнаешь у твоего друга-священника. Насколько я понимаю, это личное послание Бога. Ты слушаешь?
Дэвид молча смотрел на него.
— Ты говоришь: «Бог жесток» — точно так же, как человек, никогда не покидавший Таити, говорит: «Снег холодный». Ты знаешь, но не понимаешь. — Он подступил к Дэвиду, сжал ладонями холодные щеки мальчика. — Ты знаешь, как жесток может быть твой Бог, Дэвид? Как фантастически жесток?
Дэвид ждал, не говоря ни слова. Может, слушал, может, нет. Джонни не сумел бы ответить на этот вопрос.
— Иногда Он заставляет нас жить.
Джонни поднял фонарь, двинулся было в глубь штольни, потом вновь посмотрел на мальчика.
— Возвращайся к своему другу, Дэвид. Возвращайся к нему, и пусть он станет твоим братом. А затем начни убеждать себя, что на автостраде произошла авария, какой-то пьяница выехал на встречную полосу, врезался в ваш кемпер и в живых остался только ты. Такое случается постоянно. Газеты только об этом и пишут.
— Но это же неправда!
— Как знать. А когда ты вернешься в Огайо, или Индиану, или куда-то еще, где находится твой дом, молись Господу, чтобы Он помог тебе все это пережить. И прийти в себя. На текущий же момент ты отпущен.
— Я больше не произнесу ни одной… Что? Что вы сказали?
— Я сказал, что ты отпущен. — Джонни пристально смотрел на него. — Отпущен раньше. — Он взглянул на Стива. — Выведи его отсюда, Стивен. Выведи отсюда всех!
— Босс, что…
— Экскурсия закончена, техасец. Запихни всех в грузовик и выметайся из карьера. Если тебе дорога жизнь, не теряй ни секунды.
И Джонни чуть ли не бегом бросился в глубь штольни вслед за прыгающим перед ним световым пятном. Скоро пропало и оно.
5
Джонни обо что-то споткнулся и чуть не упал, а потому перешел на шаг. Китайские шахтеры много чего набросали, когда рванули к выходу из штольни. Он наступал на кости, превращая их в пыль, то и дело направлял луч фонаря направо и налево, опасаясь очередных сюрпризов Тэка. Стены были покрыты иероглифами, словно попавших в западню шахтеров охватила мания к писательству, чему они и предавались в ожидании смерти.
Помимо костей, на полу валялись жестяные кружки, кирки с ржавыми остриями и короткими рукоятками, баночки с ремешками, те самые керосиновые лампы, о которых говорил Дэвид, истлевшая одежка, кожаные тапочки (маленькие, словно детские), по меньшей мере три пары деревянных сабо. В одном из них стоял огарок свечи, погасшей за год до того, как Эйба Линкольна избрали президентом.
И везде среди останков китайских шахтеров и их вещей лежали кан тахи: койоты с языками-пауками, пауки с торчащими из пасти крысами, летучие мыши с языками-младенцами (сморщенными, отвратительными физиономиями гномов), какие-то невообразимые чудища, при взгляде на которые у Джонни болели глаза. Он чувствовал, что кан тахи зовут его, манят к себе, как иной раз манила выпивка, или пирожное, или алый рот женщины. Кан тахи говорили голосами безумия, знакомыми Джонни по прошлой жизни. Сладкозвучные голоса предлагали невероятное, немыслимое. Но кан тахи не имели над ним власти до тех пор, пока он не наклонится и не коснется их. Если он сможет этого избежать (а искушение было ой как велико), ему ничего не грозит.
Интересно, Стив уже вывел их из штольни? Джонни надеялся, что да. Надеялся он и на то, что надежный, проверенный грузовик Стива увезет их на безопасное расстояние, прежде чем наступит развязка. Взрыв-то будет что надо. Он взял с собой только два мешка НАТМа, которые висели у него на шее, связанные тесемками, но и этого хватало с лихвой. Правда, он не стал говорить об этом остальным. Так оно спокойнее.
Теперь Джонни слышал стонущие звуки, о которых упоминал Дэвид: окружающая порода поскрипывала, словно с ним говорила сама земля. Протестовала против его незваного появления. Впереди он уже видел красное пятно. Впрочем, в темноте Джонни не мог определить, какое расстояние отделяло его от ан така. Запах усилился, запах остывшей золы. Слева скелет, явно не китайца, размером побольше, застыл у стены на коленях, словно человек этот умер в молитве. Внезапно он повернул голову и поприветствовал Джонни Маринвилла мертвой, зубастой улыбкой.
Уходи отсюда, пока еще есть время. Тэк ах ван. Тэк ах лах.
Джонни врезал по черепу, как по футбольному мячу. Он разлетелся на мелкие кусочки, а Джонни поспешил навстречу красному свету, к пролому в стене. Достаточно большому, чтобы протиснуться внутрь.
Он остановился перед самым проломом, вглядываясь в красный свет, и ему вспомнились слова Дэвида: «Двадцать первого сентября, за десять минут до полудня, шахтеры, прорубавшие штольню, пробили ход в, как им показалось, пещеру…»
Джонни отбросил фонарь, необходимость в нем отпала, и полез в пролом. Едва он оказался в ан таке, как голову его наполнили голоса. Завлекающие, заманивающие, соблазняющие. Вокруг себя он видел в красном сиянии каменные морды: волки и койоты, ястребы и орлы, крысы и скорпионы. Из пасти каждой твари торчало не другое животное, а какая-то бесформенная рептилия, рассмотреть которую у Джонни не хватало духу. Это был Тэк? Тэк из-под дна ини? Разве это имело хоть какое-то значение?
Но как он перебрался в Риптона?
Если Тэк заточен здесь, каким образом ему удалось перескочить в тело Риптона?
Только тут до Джонни дошло, что он не стоит, а идет, пересекает ан так, направляясь к ини. Он попытался остановиться и понял, что не может. Попытался представить себе, как то же открытие делает Кэри Риптон, и это удалось ему с легкостью.
С легкостью.
Длинные мешочки с НАТМом болтались на груди Джонни, безумные образы сменялись в его голове: Терри схватившая его за ремень и прижимающая к своему животу, да так сильно, что он начал кончать, да не просто кончать, он испытал лучший оргазм в своей жизни, хотя сперма попала в штаны… рассказать бы такое Эрнесту Хемингуэю; он вылезает из бассейна в отеле «Бел-Эйр», смеющийся, с прилипшими ко лбу мокрыми волосами и с бутылкой в руке, под вспышки фотокоров; Билл Харрис говорит ему, что путешествие через всю страну на мотоцикле может изменить его жизнь и карьеру… если, разумеется, он этого захочет. Последними Джонни увидел пустые серые глаза копа, смотрящие на него в зеркало заднего обзора, при этом коп говорил ему о том, что скоро он, Джонни, будет знать куда больше о пневме, соме и сарке, чем знал прежде.
