Иван Сербин - Собачий Рай

— Дозор — Базе. Продвинулись до площади Тверской Заставы. Вроде чисто. Можете выдвигаться. Как поняли, прием?

— База — Дозору. Вас понял. Выдвигаемся. Отбой.

Старший вернул тумблер в исходное положение.

— Парни, быть наготове. Внимание не ослаблять.

В эту секунду за его спиной послышался резкий злобный лай. Реакция старшего была моментальной. Он резко вскочил, повернулся на каблуках, вскидывая оружие. ОНИ тут все-таки были.

Так оно и оказалось. В изумрудном свете ПНВ старший увидел, как из-под моста вытекает мохнато-темная живая река. Собак было очень много. Больше сотни. Они устремлялись к жертвам длинными, упругими скачками, и в их беге уже не было ничего знакомого, домашнего.

Это был бег хищников, настигающих добычу. Напряженно-быстрый, собранный, перетекающий в готовность к решительному прыжку. В дымчато-зеленой мути поблескивали светлые бусины глаз и невероятно белые росчерки клыков. На мгновение старшему показалось, что он видит кошмарный сон. Вторая свора — голов восемьдесят, — до сих пор таившаяся за машинами, ринулась на людей со стороны стоянки.

На солдат лай произвел странное впечатление. На доли секунды они замерли в необъяснимом оцепенении. Этих мгновений было достаточно, чтобы люди проиграли схватку, которая еще даже не началась. За эти мгновения псы успели покрыть расстояние, отделявшее их от разведгруппы, практически полностью. Рванула неустойчивую ночную тишину нервная автоматная очередь. Несколько псов покатились по асфальту, оставляя за собой темно-зеленые полосы крови. Несшийся впереди стаи невероятно огромный ротвейлер вдруг легко взмыл в воздух и ударил всем весом в грудь ближайшего солдата. Тот упал. Могучие челюсти сомкнулись на горле человека.

Старший понял, что через секунду-другую они все погибнут. Им не справиться с таким количеством ДИКИХ животных. Он потянул спусковой крючок. «Добродушный» доберман, о котором уже успели забыть, неожиданно преобразился. Шерсть на загривке пса поднялась дыбом. Уши прижались к голове еще сильнее. Доберман резко оттолкнулся задними лапами и взмыл в воздух. Его клыки мгновенно полоснули старшего по яремной вене. Тот почувствовал, как на плечо вдруг хлынул горячий фонтан. Старший уже понял, что они попали в классическую, простейшую засаду. И только подумал меркнущим сознанием: «До чего умные твари…» Он начал опрокидываться на спину. Доберман приземлился на все четыре лапы и тут же прыгнул снова. Челюсти щелкнули еще раз. Старший захрипел перекушенным горлом. Пес отпрыгнул в сторону и уставился на профессора. Тот с ужасом смотрел в поблескивающие зеленым светом глаза собаки.

Псы действовали, как волки. Они не терзали жертву, а легко, одним движением перерезав ей горло, устремлялись к следующей.

Жалко и беспомощно всхлипнула еще одна автоматная очередь. Мощный сенбернар отлетел к стене, прошитый пулями, но почему-то не упал, а вновь бросился на людей. Через несколько секунд с дозорной группой было покончено. На асфальте лежали пятнадцать агонизирующих трупов. Профессор слышал влажные хрипы и булькающие звуки, с которыми кровь выплескивалась из разорванных артерий.

Псы спокойно усаживались на асфальт и лениво слизывали с шерсти кровь. На уцелевшего человека они смотрели, как на пустое место, очевидно, понимая, что тот не представляет опасности.

Профессор стянул с головы прибор ночного видения. Так ему было легче. Он неплохо разбирался в повадках собак и сообразил: если уж все эти псы взбесились, то они убьют и его. Животными ведь правят инстинкты. И только инстинкты.

Стоящий в стороне от стаи доберман оглянулся на собратьев, затем вновь повернулся к единственному оставшемуся в живых человеку. Тот увидел поблескивающие в свете луны глаза животного и…

Профессор мог бы поклясться, что губы жуткого пса дрогнули.

Смерть, веками жившая рядом с человеком, оскалилась в лицо Царю природы страшной собачьей ухмылкой.

Пробуждение было тяжелым. Осокина просто ткнули в бок, грубо и жестко. Он приподнялся на локте, сонно захлопал глазами:

— Что?

Над ним стоял громила.

— Пошли, — сказал он. — Живее.

Осокин оглянулся. Ни бородатого Миши, ни патрульного Володи, ни Лавра Эдуардовича не было. Матрацы их лежали на полу, но больше никаких следов. Светлана проснулась, хотя и делала вид, что спит. Осокин хорошо знал свою бывшую жену. По тяжелому дыханию, по расширившимся ноздрям он понял: она смертельно боится. Боится, что этого единственного худо-бедно близкого человека сейчас уведут и больше она его не увидит. Нет, дело было вовсе не в чувствах, но, кроме Осокина, вряд ли кто-нибудь стал бы заступаться за нее, случись что.

Наташа тоже не спала. Она сидела, приобняв за плечо трясущуюся от страха Марину, и что-то успокаивающе шептала ей на ухо.

— А где остальные? — спросил Осокин, поднимаясь и запахивая поплотнее плащ. Спросонья было зябко.

— Сейчас узнаешь, — мрачно ответил громила. — Шевелись.

Осокин послушно направился за ним, ожидая, что здоровяк поведет его к штабному столу, но тот направился к дверям подсобок. Свернув направо, они прошли подлинному, отделанному кафелем коридору. У дверей разделочного цеха топталось несколько боевиков. Осокин невольно замедлил шаг, но громила подтолкнул его прикладом автомата:

— Давай, ну!

Он открыл дверь разделочного цеха, втолкнул в нее подконвойного. Осокин по инерции сделал несколько шагов и остановился как вкопанный, словно налетев на каменную стену. Спина его мгновенно покрылась холодным, липким потом.

Раздетый до пояса бородатый Миша покачивался на крюке для туш, подвешенный за руки. Кисти были связаны тонкой джутовой веревкой. Рот его был забит свернутыми в кляп тряпками — обрывками его же собственной одежды. Тело сплошь залито кровью. Под ногами натекла небольшая лужица. Двое внушительного вида парней старательно и с удовольствием избивали его резиновыми дубинками. Патрульный Володя лежал у стены, скрючившись, поджав ноги к животу. Над ним возвышался бычьего сложения парень в спортивном костюме — тот, которого привезли на БТР. Посреди зала, забросив пухлые руки за спину, стоял круглолицый и наблюдал за экзекуцией. Он даже не обернулся на звук открывшейся двери.

Громила вывел Осокина на середину цеха, подтолкнул вперед. Круглолицый молча кивнул. Физкультурник подошел и без разговоров, с коротким размахом, вытянул его поперек спины резиновой дубинкой. Осокина еще никогда не били «демократизатором», бог миловал. Он и представить себе не мог, насколько это больно.

В легких словно взорвалась атомная бомба, вытягивая, выворачивая позвоночник. Волна жуткого адского пламени обрушилась на город его организма, смела с лица земли тоннели артерий и мосты вен, испепелила колючие заграждения нервов, выжгла пулеметные ячейки пор и окопы морщин, выпарила реки слезных протоков, оставила на серых стенах мозга черные скорчившиеся тени дурноты. Хиросима и Нагасаки в отдельно взятом организме, именуемом Александр Демьянович Осокин.