— Я хочу купить билет на автобус, — сказал он.
«Вот оно что, — подумала мисс Кугэн. — Бедняжка, кто-то умер и ему только что позвонили в директорию… или как там называется его квартира?»
— Конечно, — сказала она. — Куда?
— Когда первый автобус?
— Куда?
— Куда угодно, — отозвался он, вдребезги разбивая ее теорию.
— Ну… не знаю… дайте взглянуть… — Она выкопала расписание и, волнуясь, заглянула в него. — Есть автобус в одиннадцать десять. Он останавливается в Портленде, Бостоне, Хартфорде и Нью-Йо…
— Этот, — перебил он. — Сколько?
— Надолго… я хочу сказать, далеко вам? — теперь она и вовсе засуетилась.
— До конца, — глухо ответил он и улыбнулся. Мисс Кугэн, никогда не видавшая на человеческом лице такой страшной улыбки, отпрянула. «Если он меня тронет, — подумала она, — я закричу. Заору благим матом».
— З-значит, до Нью-Йорка, — выговорила она. — Двадцать девять долларов семьдесят пять центов.
Он с некоторым трудом выкопал из заднего кармана бумажник, и мисс Кугэн увидела повязку на правой руке. Каллахэн выложил перед ней двадцатку и две однодолларовых бумажки, а она, забирая билет с самого верха пачки незаполненных бланков, всю ее сшибла на пол. Пока мисс Кугэн их собирала, Каллахэн добавил еще пять долларов и кучку мелочи. Заполняя билет, она торопилась изо всех сил, но под его мертвым неподвижным взглядом любая поспешность казалась недостаточной. Проштамповав билет, мисс Кугэн подтолкнула его через прилавок, чтобы не пришлось коснуться руки Каллахэна.
— В-вам придется обождать снаружи, отец Каллахэн. Мне минут через пять нужно закрываться. — Она незряче смахнула банкноты и мелочь в ящик кассы, не сделав попытки пересчитать.
— Ничего страшного, — сказал он, засовывая билет в нагрудный карман и, не глядя на мисс Кугэн, сказал:
— И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. И пошел Каин от лица Господня, и поселился в земле Нод на восток от Едема… Священное Писание, мисс Кугэн. Самый тяжелый текст в Библии.
— Правда? — сказала она. — Боюсь, вам придется выйти на улицу, отец Каллахэн. Я… через минуту вернется мистер Лэбри, а он не любит… не любит, когда я… я…
— Да-да, — откликнулся он и развернулся, чтобы уйти. Потом приостановился и оглянулся. Под его одеревеневшим взглядом она дрогнула.
— Вы живете в Фолмуте, правда, мисс Кугэн?
— Да…
— У вас есть машина?
— Да, разумеется. Честное слово, я должна попросить вас подождать автобуса снаружи…
— Сегодня поезжайте домой побыстрее, мисс Кугэн. Заприте в машине все дверки и никого не подсаживайте. Никого. Даже, если это будет кто-то из ваших знакомых.
— Я никогда никого не подсаживаю, — добродетельно сказала она.
— А когда доберетесь домой, держитесь подальше от Иерусалимова Удела, — продолжал Каллахэн. Он не сводил с нее глаз. — Отныне в Уделе творятся скверные дела.
Мисс Кугэн проговорила слабым голосом:
— Не знаю, о чем вы говорите, но автобус вам придется подождать снаружи.
— Да. Хорошо.
Он вышел.
Мисс Кугэн неожиданно осознала, как тихо в аптеке — как абсолютно тихо. Как же это до темноты не зашел никто — никто — кроме отца Каллахэна? И правда ведь — ни живой души. Отныне в Уделе творятся скверные дела.
Мисс Кугэн принялась обходить аптеку и гасить свет.
27
Тьма в Уделе держалась цепко.
В без десяти двенадцать Чарли Роудса разбудил долгий непрекращающийся гудок. Проснувшись, Чарли резко сел в постели.
«Мой автобус!»
И сразу же:
«Сволочата!»
Дети и раньше пробовали такие штучки. Этих маленьких пройдох Чарли видел насквозь. Один раз они спичками спустили ему шины. Кто это сделал, он не засек, но отлично догадывался. Он сходил к ихнему мокрозадому директору, будь он проклят, и назвал Майка Филбрука с Оди Джеймсом.
Чарли знал, что это они — чего там еще видеть?
«Роудс, вы уверены, что это их работа?»
«Я же сказал, нет?»
Тут уж этот фигов неженка ничего поделать не мог, пришлось ему отстранить пацанов от занятий. Потом, неделю спустя, вызывает эта сволочь Чарли к себе в кабинет:
«Роудс, сегодня мы отстранили от занятий Энди Гарви».
«Да-а? Чего ж он удумал?»
«Боб Томас поймал его, когда он спускал шины его автобуса».
И награждает Чарли долгим холодным оценивающим взглядом.
Ну и что с того, коли это был Гарви, а не Филбрук с Джеймсом? Все они болтаются вместе, все они с придурью, всем им надо яйца оторвать.
Сейчас с улицы, доводя до бешенства, несся голос его клаксона — сажают аккумулятор, пузом, что ль, навалились!
— УОНК, УОНК, УООННННННННННННННК…
— Ах, сукины дети, — прошептал Чарли, выскользнул из постели и, не зажигая света, натянул штаны — свет спугнул бы маленьких мерзавцев, а Чарли этого не хотел.
В другой раз кто-то подложил на водительское сиденье коровью лепешку — будьте покойны, Чарли прекрасно знал, чьих рук это дело. В их глазах он читал запросто, как в книге — такая постоянная настороженность была знакома Чарли еще с войны, с пересыльного пункта пополнения. Коровьей лепешкой Чарли занялся по-своему. Три дня подряд он выкидывал сучонка из автобуса в четырех милях от дома. Под конец пацан с ревом заявился к нему.
«Я ничё не делал, мистер Роудс. Чего вы меня гоняете?»
«Говоришь, подложить мне на сиденье коровью лепеху это «ничё?»
«Да это не я, честное-пречестное, не я!»
Да, надо отдать им должное — они способны с ясными, улыбающимися мордочками вешать лапшу на уши собственной мамке (уж, наверное, не без этого). Чарли высаживал пацана еще пару вечеров, а потом тот сознался как на духу. Чарли выкинул его из автобуса еще раз — так сказать, на посошок, — после чего Дэйв Фельсен из автопарка посоветовал поостыть на время.
— УООННННННННННННК!
Чарли схватил рубаху, а потом цапнул стоявшую в углу старую теннисную ракетку. Накажи его Бог, если сегодня ночью он не нахлещет кой-кому задницу! Выбравшись черным ходом, он обошел дом и во власти жесткой, холодной уверенности в своей правоте взял курс туда, где ставил большой желтый автобус. Он проникал в тыл врага, точь-в-точь как на войне. Остановившись за кустом олеандра, Чарли посмотрел на автобус. Да, он увидел всех, всю шайку — силуэты, которые были еще темнее зачерненных ночным мраком окон. От застарелой бешеной ярости, жгучей, как лед, ненависти Чарли так сдавил теннисную ракетку, что та в конце концов камертоном задрожала в руке. Они высадили… шесть, семь, восемь… восемь окон в его автобусе!
