Сюзи тоже не может — у нее еще нет достаточно прочных связей с Условным Миром и вообще никаких связей с Миром Духов.
Что до Аарона, то если не знать всего, то можно подумать, что он весьма достойный человек. И все же не могу забыть то, что мне о нем рассказала Саския. Можно ли доверить ему нечто настолько важное?
Остаемся я и Боджо.
Понятно, на кого падает выбор. Боджо, в общем-то, посторонний. Он дал себя втянуть во все это только потому, что ему нравится Холли и он хотел помочь ей. Я тоже все это затеяла поначалу лишь для того, чтобы помочь Саскии разобраться в том, кто она такая, но потом влипла, как всегда влипаю. Когда разбила гроб Саскии. Когда нейтрализовала Либрариуса. Когда освободила Левиафана от физической оболочки.
Но самое существенное различие между мной и Боджо в том, что он не тень.
Он настоящий.
А я — нет, сколько бы я себя ни убеждала в обратном.
Подумай. Правда в том, что когда-то ты была маленькой семилетней девочкой, отделившейся от Кристи, и Мамбо пришла к тебе на помощь. Она научила тебя притворяться человеком.
Мне очень не хочется отказываться от своей индивидуальности, но правда — кто из нас теряет меньше всех? Кроме Сюзи, все остальные, по крайней мере, настоящие. А Сюзи, хоть и выглядит на двадцать с небольшим, слишком недавно родилась, чтобы быть полезной духу Вордвуда. Из нас двоих именно я умею поддерживать связь с Другими Мирами.
Как только я принимаю свое нелегкое решение, голова моя тут же наполняется директивами: как остальным выбраться из Вордвуда и что мне надо сделать, когда они уйдут. Как будто Левиафан прочел мои мысли. Это ли не жутко?
«Знаешь, — мысленно говорю я, — если мы вступаем в нормальные деловые отношения, надо установить какие-то границы. Я и так не в восторге оттого, что здесь застряну. По крайней мере, оставь мне хоть какую-то независимость. Потому что, знаешь, никому не понравится…»
Я не успеваю закончить. Так же внезапно, как внезапно оказалась обездвижена, я вновь обретаю власть над своим телом.
Немного щиплет в глазах, и я моргаю. Я вижу, как Боджо показывает «рожки» — поднимает большой палец руки и мизинец, а остальные сгибает. Это такой знак у жестянщиков против порчи. Остальные выглядят примерно как я — окаменевшими.
— Bay! — произносит Кристи.
Его писательский лексикон сужается до наркоманского минимума.
Аарон медленно наклоняет голову. Он обводит всех присутствующих взглядом и в конце концов останавливается на мне.
— Это был… это был он? — спрашивает Аарон. — Дух Вордвуда?
Сюзи отвечает раньше, чем я успеваю ответить:
— Думаю, да. Скорее всего. Но он что-то не похож на того духа, которого знаю я…
— Он был прямо у меня в голове, — говорит Рауль. — Да нет, он был просто частью меня, но в то же время и чем-то от меня отдельным.
Вот тут-то я понимаю, что все испытали то же самое, что и я. Что ж, хорошо. Так мне будет легче.
— Это был Левиафан, — говорю я. — И кажется, вы все уже поняли, что нужно делать?
Рауль кивает:
— Кто-то должен остаться, а иначе он… взорвется? Я правильно понял?
— Да, почти, — отвечаю я. Я смотрю на других. — А вы поняли, как отсюда выбраться?
Кристи наконец обретает дар речи:
— Мы откроем дверь в наш мир… — он начинает было проделывать пальцами необходимые движения, но останавливается, — представив себе то место, где хотим очутиться.
— А кто останется? — спрашивает Рауль.
— Это просто, — говорю я. — Это буду я.
На их лицах отражается облегчение оттого, что кто-то сам вызвался, которое тут же перерастает в чувство вины. Кристи первым начинает оспаривать мое решение:
— Почему это именно ты?
— Потому что я теряю меньше всех, — отвечаю я. — Я могу с таким же успехом существовать здесь, как в моем уголке в Пограничных Мирах. Пребывание здесь не слишком изменит мой образ жизни.
— Чушь! — отвечает Кристи. — Ты — свободный дух. Это тебя убьет.
Он прав. Может. Но я не собираюсь признавать этого. До тех пор пока они не уйдут и дело не будет сделано.
— Нет, остаться надо мне, — говорит Сюзи. — У меня не было жизни, которую я могла бы потерять, — реальной жизни, во всяком случае. Все воспоминания, которые у меня есть, были вложены в меня, кроме тех, которые касаются последних двух дней.
— В том-то и дело, — говорю я ей. — У тебя нет надежного якоря в Условном Мире. Несколько дней здесь, с Левиафаном, — и ты потеряешь всякую связь с реальной жизнью.
— Если только я не останусь вместе с ней, — возражает Аарон.
Она одаривает его ласковым взглядом. Не могу определить по лицу Кристи, доверяет он Аарону или нет, но я до сих пор не доверяю.
— Или я могу остаться один, — предлагает Аарон. — В конце концов, все, что произошло, — это моя вина.
— Верю, — отвечаю я ему, — но достаточно ли ты подготовлен для того, чтобы здесь остаться?
Он пожимает плечами:
— Тот же вопрос я мог бы задать тебе. О книгах я знаю много.
— Тут речь пойдет не о книгах.
— Понимаю. Но речь прежде всего пойдет о том, чтобы проводить здесь все время, а похоже, единственное развлечение здесь — это книги. Я всю жизнь занимался книгами, — он бросает взгляд на Кристи, — даже если мне самому не удалось написать ничего путного. — Снова поворачивается ко мне. — И вообще, не попробовав, никто из нас не может знать, справится ли он с чем-нибудь. Или тебе уже приходилось заниматься чем-то подобным?
— Нет, не приходилось.
Он кивает:
— Ну вот и отправляйся. Я остаюсь.
— Нет, — говорю я. — Остаюсь я, и это больше не обсуждается. Я уже сказала: я теряю меньше всех.
— А как насчет меня? — спрашивает Боджо.
Я качаю головой:
— У тебя есть к чему и к кому возвращаться — по крайней мере потенциально, и это больше, чем могло бы быть когда-нибудь у меня.
— Тебе не идет роль мученицы, — говорит Кристи.
— Я не играю никаких ролей. А теперь идите. Вы знаете, как уйти. Левиафан объяснил вам, так же как и мне.
Все надолго замолкают. Я перевожу взгляд с одного на другого, пытаясь молча убедить их в своей правоте. Когда я дохожу до Кристи, то понимаю, что он готов снова завести этот разговор. Аарон не дает ему этого сделать.
— Все, — говорит он. — Она приняла решение. Кто мы такие, чтобы отговаривать ее от жертвы, которую она хочет принести? Ей и так трудно, не надо еще усложнять ей жизнь, предлагая свою поддержку.
Честное слово, я не вижу в нем подлости, о которой говорила Саския. Кто знает, может быть, он изменился. Как бы то ни было, я рада, что кто-то меня поддержал. Мало-помалу остальные смиряются.
