У человека в красной куртке оставался всего один рожок к автомату, и он знал, что через день ему нечем будет убить чугунного человека, и тот придет к нему и задушит его, втопчет чугунными своими ногами в вытертый паркет музейных залов. И даже желтоватый порошок почти закончился, и с ним уходила последняя надежда на то, что удастся улететь отсюда. Поэтому, всю последнюю ночь человек в красной куртке лежал, свернувшись калачиком и тихо подвывал, засунув в рот большой палец.
Чугунный человек не стал ждать еще день и еще ночь. Утром перед окном появились зеленые пятнистые машины, а на них сидели люди и хохотали, показывая пальцами на человека в красной куртке, который присел за подоконником, согнувшись пополам. Он отскочил назад, вскинул маленький автомат и выпустил оставшиеся патроны в людей на машинах, и все они умерли, стекли ртутью на асфальт, и впитались в него. А затем он услышал, как они грызут снизу фундамент музея. Он попытался выстрелить в пол, но патроны закончились. И тогда он схватил пожарный топор, разбил стекло перед чучелом гиены, которая не подсказала ему, как спасти свою жизнь, а затем начал рубить ее, стараясь, чтобы ни одного крупного клочка от нее не осталось, и вечером ее лживому духу некуда было вернуться.
А затем он изрубит всех животных в этом огромном молчаливом здании, и когда люди из машин все же прогрызут и подкопают фундамент здания, они будут ему уже не опасны.
Сергей Крамцов, бывший аспирант. 30 марта, пятница, раннее утро
Когда мы проезжали по Большой Никитской улице, нас обстреляли из стрелкового оружия. Стреляли плохо, мазали, сектор огня у них был узкий. Стреляли, судя по всему, из здания Зоологического музея, с верхнего этажа. Расстояние всего ничего, но ни одна пуля даже в броню не попала, а мы провалились в десантный отсек за долю секунды. Гранатометов у стрелков не оказалось, ничего крупнокалиберного — тоже. А судя по звуку, пальба шла из пистолета-пулемета. Вообще странно, зачем они это делали? Надеялись кого-то и нас с брони сшибить? Непонятно.
Соловьев приказал даже ответный огонь не открывать, и мы проехали мимо, вся колонна. Выехали на простор Манежной площади и снова выбрались на броню. Дисциплина дисциплиной, а любопытство — страшная сила. Но смотреть на Манеже на что-то еще, кроме картины запустения, смысла не было. Пустота, даже мертвяков почти не видно. Совсем им тут делать нечего.
Машины свернули левее, проскочили прямо на Красную площадь, где ничего кроме скуки на нас не напало. Пустота. Один-два мертвяка на всем этом, продуваемом злым ветром пространстве. Замершие навсегда Минин и Пожарский. Архитектурный пряник Василия Блаженного. Длинный ряд окон ГУМа. За ГУМом опять пожар, большой, тянет шлейф дыма и выплескиваются выше крыш языки пламени. Но что горит — не понятно. И никой суеты, полная тишина, и это в центре гигантского города. Ни рева сирен пожарных машин, ни толпы, ничего. Плетущиеся по улицам мертвяки не обращают на пожар никакого внимания.
Ворота в Кремль были открыты, но выглядело все абсолютно безжизненным. Заезжать туда не стали. Все же тесная и закрытая территория, маршруты отхода все через ворота, которые так просто перекрыть, да и смотреть там не на что. Не Царь-пушку же себе на буксир цеплять?
Колонна выкатилась на набережную, тоже пустынную, и пошла в сторону Остоженки. После храма Христа Спасителя, на этот раз проспавшего новое бедствие, выбрались на Бульварное кольцо, с него дернули на Пречистенку и ей выехали на Садовку. И оттуда пошли в сторону Нового Арбата, уже оттуда — на Кутузовский.
Для наших перемещений мы старались выбирать самые широкие и самые прямые улицы. Их сложно перекрыть, заблокировать, завалить. Там у нас всегда будет маршрут для отхода. На том же Кутузовском всегда можно выскочить из-под огня, просто увеличив скорость, если, конечно, тебе не ПТУР залепят сразу же в борт. Если залепят, то уже не выскочим.
Кутузовский тоже давил на нервы запустением и множеством объеденных до самых костей трупов, лежащих тут и там. Впрочем, таких трупов было немало и до этого, я лишь только сейчас задумался над их происхождением. Не может быть того, чтобы так много людей попалось мертвякам в таком месте. На широкой улице уязвимые, но подвижные люди имели преимущество перед тяжко убиваемыми, но медленными зомби. Нападения на улице происходили лишь первые пару дней, пока люди еще не поняли, с кем имеют дело. Лишь инвалид или столетняя бабулька не смогли бы убежать от мертвяка на улице.
А все последующие нападения были лишь там, где мертвякам удавалось людей блокировать. Родственники нападали на родственников в домах, коллеги на коллег. Больницы стали рассадником, куда привозили раненых. Нападали в подъездах на пытающихся убежать. Подъезды стали настоящими ловушками. Возле машин. На тех, у кого машина сломалась на улице. Но почти никогда — в таком месте, как тот же Кутузовский. Чтобы поймать нормального человека здесь, потребовалась бы толпа зомби численностью в первомайскую демонстрацию лучших советских времен, что шли через Красную площадь.
Именно поэтому я, присмотрев в бинокль возле Триумфальной арки нужную комбинацию персонажей — больше трех зомби, располагающихся близко друг от друга, попросил остановить колонну и одного мертвяка убить. Соловьев, кажется, понял зачем это требуется, потому что сразу же согласился. Снайпер пристроился с СВД на башне и с трех выстрелов сумел завалить одного из мертвяков метров с пятисот.
Мы даже частично скрылись в люках, высунув лишь головы, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Затихли. И были, так сказать, вознаграждены за терпение, если это можно считать терпением. Двое из стоявших зомби обратили внимание на третьего, убитого нами, примерно минут через двадцать, когда мы уже решили ехать дальше. Почему они не среагировали сразу же — непонятно, но один из уцелевших подошел к трупу, встал возле него на колени, и начал отрывать зубами куски плоти. В бинокль мне это было видно очень хорошо. Равно как и в видоискатель видеокамеры. Затем к нему присоединился второй. Чуть позже на пиршество наткнулись еще двое.
— Вопрос утилизации тел не стоит, как я вижу. — пробормотал Соловьев.
— Мне тоже так кажется. — согласился я. — Интересно только, как на них действует такая пища? Не хотелось бы, чтобы также, как и обычная человечина. Тогда вообще всему кранты.
— Не думаю. — резонно возразил Бугаев. — Тогда мутантов было бы до черта вокруг. Глянь, сколько обожранных лежит. Кстати, а почему они друг на друга так не нападают? Тоже ведь пища?
— Не знаю. — ответил я. — Может быть их плоть после смерти снова как-то изменяется и становится привлекательной.
