Ты увидишь, что Роджер устроил мне приличный разгон, что так на него непохоже, и это мгновенно отрезвляет. Думаю, не нужно страдать паранойей, чтобы понять, что Роджер говорит о моем возможном увольнении. Сомневаюсь, что он набросился бы на меня столь яростно, если бы мы обсудили это с ним за рюмкой мартини у Флаэрти после работы, но я понятия не имел, что он ждал звонка от Эндерса. Несомненно, я заслужил выговор — я действительно перестал заниматься своими должностными обязанностями — но он даже не подозревает о том ужасе, который охватил меня после того, как я осознал, что письмо вновь было прислано Детвейлером. Роджер считает меня слишком чувствительным… но Детвейлер страшен по другим, менее очевидным причинам. Быть навязчивой идеей в голове какого-нибудь психически ненормального человека — одно из самых неприятных ощущений на свете; если бы я был знаком с Джоди Фостер,[45] думаю, я бы звякнул ей и сказал, что прекрасно ее понимаю. У меня установилась незримая, почти осязаемая связь с Детвейлером, и, Боже мой, как бы мне выбросить его из своей головы, но меня по-прежнему мучают ночные кошмары, связанные с его фотографиями.
В любом случае, я сделал всё, что было в моих силах, и я больше не собираюсь звонить в Сентрал-Фолс. Завтра у нас состоится редакторское собрание, и я приложу все свои скромные способности, чтобы вернуться в строй. Правда, в «Зенит Хаус» этот строй настолько тесен, что его почти не видно.
Люблю тебя, скучаю по тебе, страстно желаю твоего возвращения. Возможно, часть моих проблем заключается в твоем отъезде. Но не чувствуй за собой вины.
Со всей любовью,
Джон Из дневника Ридли Уокера
23 февраля 1981 года
Подобно тому, как камень, брошенный в большой и застоявшийся водоем, вызывает круги на поверхности воды, дело Детвейлера вызвало переполох в издательстве, в котором я работаю. Я думал, что всё уже позади, но сегодня образовался еще один круг, и кто скажет, что на этом дело закончится?
Включаю в свои записи ксерокопию чрезвычайно любопытной записки, которую я получил от Кентона в 14:35, а также свой ответ на нее. Записка пришла сразу после того, как ушел Гелб в состоянии гнева и раздражения; причина, по которой он был разгневан, остается выше моего понимания. Сегодня он притащил свои игральные кости, а я из вежливости к нему даже не стал относить их в камеру хранения. Палагаю, я никада ни пайму белых.
Думаю, я подробно поведал о деле Детвейлера на страницах этого дневника, но должен добавить, что меня нисколько не удивляет тот факт, что именно Кентон оказался тем, кто притянул Детвейлера, эту злую комету, на неустойчивую (и, боюсь, умирающую) орбиту «Зенита». Он умнее Сандры Джексон, умнее этого играющего в свои дурацкие кости и носящего галстук Лиги плюща[46] чертяки Уильяма Гелба, намного умнее Херба Портера (Портер, как уже было ранее отмечено, вообще извращенец, который ходит кругами вокруг кабинета Сандры в ее отсутствие и обнюхивает сиденье ее кресла; странный типок, но не мне об этом судить). Кентон — единственный в этой компашке, который способен разглядеть в книге будущий бестселлер, если она попадется ему на глаза. В данный момент его гложет чувство вины, он в замешательстве из-за всего происходящего, считая, что сделал комическую ошибку. Однако, ему невдомек (даже если обратить на это его внимание), что решив взглянуть на книгу Детвейлера, он подтверждает, что его редакторские ушки — на макушке и все еще настроены на самую приятную на свете мелодию — божественную мелодию, которую издают шведские кассовые аппараты в аптеках и книжных торговых центрах при продажах.
Ему невдомек, что все его действия направлены на спасение «Зенита».
Другие уже давно сдались.
Как бы там ни было, вот та самая записка, очаровательная записка, в которой между строк слышится человек, нервы которого изрядно поистрепались, человек, способный сражаться со львом, но сейчас шарахающийся мыши, человек, по причине пережитого вопящий «Караул! Уберите это от меня! Уберите это от меня!» и стегающий по ней метлой, роль каторай придназначина Ридли, вытирающиму окна и даставляющиму пошту. Дасэр, мист Кентан, я убиру эта для ваз! Я пазабочусь аб этам, если прыдёт пасылка ад этай жанчыны Солрак!
Может быть.
С другой стороны, может, Кентону следует столкнуться лицом к лицу с тем, что он сам нагородил, и прихлопнуть свою собственную мышь. В конце концов, у страха глаза велики, но чтобы понять это, нужно научиться справляться со страхами. И если Кентон не может разобраться с такими залётными полупсихами, как Карлос «Роберта» Детвейлер, возможно, его редакторская карьера подошла к своему логическому завершению?
Мне нужно обдумать всё это. Скорее всего, никакая посылка не придет, но мне всё равно нужно обдумать.
27 февраля 1981 года
Сегодня действительно что-то пришло от таинственной Роберты Солрак! Трудно сказать, позабавила ли меня либо вызвала во мне отвращение моя собственная реакция, выразившаяся в неприкрытом инстинктивном ужасе, за которым последовало безумное желание выбросить посылку в мусоросжигательную печь, как и просил Кентон. Меня поразило то, как отреагировало мое тело, когда я увидел адрес и имя отправителя. Внезапно меня затрясло. По спине забегали мурашки, в ушах загудело, а волосы стали дыбом.
Пещерный ужас продлился не более пяти секунд, а потом утих, однако я продолжил дрожать, испытывая сильную боль в области сердца. Флойд поглумился бы и назвал бы это «реакцией черномазого», но это неверное определение. Это была человеческая реакция. И не на саму посылку (содержимое коробки разочаровало после всех испытанных ощущений). Я убежден, что почувствовал руки, которые закрывали крышку маленькой картонной коробки с растением, руки, которые заворачивали коробку в грубую оберточную бумагу, руки, которые перевязали посылку тесьмой, наклеили на нее этикетку и, наконец, отнесли ее на почту. Это была реакция на руки Детвейлера.
Я говорю о телепатии? И да… и нет. Возможно, точнее назвать это своего рода пассивным психокинезом.[47] Собаки шарахаются в сторону от больных раком; они чуют запах рака. Так, по крайней мере, вещает моя дорогая старая тетушка Олимпия. Точно так же я учуял запах Детвейлера, исходящий из каждого уголка той коробки, и теперь я лучше понимаю беспокойство Кентона, проникаясь к нему большим сочувствием. Думаю, что Детвейлер безумен и опасен… однако растение само по себе не сонная одурь, не белладонна и не поганка, хотя, полагаю, в больной голове Детвейлера это может быть всё вместе взятое. Это всего лишь очень маленький и крайне чахлый плющ обыкновенный в красном глиняном горшке.
