Разумеется, епископу было прекрасно известно, что чаще всего жертвами таинственного существа становились дети. Что ж, Его Преосвященство утверждал, что Кара Господня ниспослана юнцам за непослушание, бесстыдство и развращенность нравов. «Не проявляются ли уже в нежном возрасте лукавство, склонность ко лжи и испорченность?» – вопрошал епископ и приводил вполне соответствующую случаю цитату из Писания, да вот только я сейчас не помню, какую именно. Он также напомнил нам о том, что Господь – судия строгий и что он мстит детям за грехи их отцов вплоть до третьего-четвертого колена.
Что касается женщин и девушек, то тут Его Преосвященство не пожалел красок, расписывая грешное пристрастие представительниц прекрасного пола к нарядам, и обвинил бедняжек в том, что они выставляют напоказ то, чего следовало бы стыдиться... Короче говоря, вывод о том, что эти соблазнительницы, являющиеся орудием дьявола в деле совращения мужчин, эти губительницы чужих душ вполне заслуживают того, чтобы их сожрали свирепые хищные звери, напрашивался сам собой...
И для чего после такого послания нужны были призывы к сопротивлению? К чему было требовать уничтожения Зверя? Разве можно бороться с существом, являющимся воплощением Кары Господней? Разве кто-нибудь может одолеть «Бич Божий»? Итак, с церковного амвона было торжественно провозглашено мнение епископа, заключавшееся в том, что существует одно-единственное животное, ставшее причиной постигших наш край бедствий. Устами Его Преосвященства до нас доводилось не только его личное мнение, но и мнение церкви, утверждавшей, что Зверь этот, как следовало из Священного Писания, мог быть одновременно медведицей, барсом, гиеной и волчицей, что он нес с собой неизбежную гибель, как чума или молния.
Однако в послании содержался намек на то, что травить и гнать Зверя все же следовало в надежде на то, что Господь однажды смилостивится над жителями края, сочтя, что они уже искупили свою вину перед Ним, и позволит уничтожить чудовище. Итак, совершенно официально было установлено, что Зверь имеется в единственном числе, что он совершенно особое животное, роковое и несущее людям гибель за их грехи.
Не знаю, быть может, во мне в то время заговорила кровь моих предков-гугенотов, но я находил какое-то странное наслаждение в том, что мы все жевали и пережевывали рассказы о кровавых подвигах жуткого посланца гнева сурового и мстительного Бога, к которому мы тем не менее продолжали усиленно возносить молитвы. Почему-то мне нравилось думать, что страшное существо, родившееся, возможно, от противоестественного слияния то ли медведя и леопарда, то ли гиены и волка, было послано на землю, чтобы карать людей за их слабости. И в то же время какая-то часть меня самого бунтовала и возмущалась. Я вспоминал пословицу, которая входила в некоторое противоречие с теорией рабской покорности судьбе, что проповедовали нам в церкви: «Помоги себе сам, и тогда Господь тебе поможет». Но у меня сей конфликт был кратковременным, преходящим и не вылился в нечто большее. Поведение же моего отца, а также редкие горькие слова, порой вырывавшиеся у него против воли, свидетельствовали о том, что подобные противоречивые чувства и мысли буквально раздирали его ум и сердце. Он переживал все очень глубоко. Однажды вечером отец, видимо, стал жертвой своего пылкого воображения. У него, похоже, было видение, так как он внезапно вскочил и устремился от очага к двери, свалив прялку. Он прижался к дверному косяку и закричал: «Его Преосвященство нанёс удар! Вот Зверь!» В таком состоянии он пребывал лишь мгновение, а затем опять принялся чесать шерсть. Однако потом я не раз вспоминал эти минуты, когда чья-то невидимая рука изменила нашу судьбу и на два с половиной года сделала нас настоящими заложниками мифического Зверя.
В начале ноября 1764 года господин Дюамель, капитан, выполнявший обязанности заместителя командира полка драгун в Клермоне, прибыл в Сен-Шели-д'Апшье вместе с 56 драгунами. Там отныне располагался штаб по борьбе со Зверем. Прежде всего господин Дюамель позаботился о том, чтобы получить от властей края гарантии в том, что и ему самому, и его людям их нелегкий труд будет хорошо оплачен. Все драгуны оказались бравыми, крепкими, высокими молодцами, как на подбор, а их кони – прекрасными скакунами. Конечно, куда уж было нашим деревенским клячам тягаться с этими красавцами! Я увидел драгун на следующий же день, когда командир устроил смотр своей части. Сам господин Дюамель поселился в таверне господина Грасса и вечером во всеуслышание объявил, что начнет охотиться на Зверя через день. Что о нем сказать? Это был человек весьма зрелого возраста, хотя, несмотря на солидные года, он сохранял большую подвижность и бодрость. Лицо у него было кирпично-красное, обветренное, загорелое, и на нем ярким пятном выделялись пышные белые усы.
Зверь не подавал никаких признаков жизни уже с 25 октября, словно он прослышал о прибытии драгун и потому затаился. Через несколько дней после праздника Всех Святых мы узнали, что чудовище проделало долгий путь и очутилось в Оверни, под городом Шодезег, где напало на женщину из деревни Шошай, пасшую овец. Можно было подумать, что Зверь и в самом деле узнал о появлении в нашем крае драгун и теперь уходил от них. Нашлись люди, видевшие, как Зверь преодолевал нашу быструю и бурную, хотя и мелководную речку Трюйер, причем они уверяли хором, что Зверь шел на задних лапах, что, согласитесь, животным совсем не свойственно. Тут же посыпались всяческие предположения: одни говорили, что это какая-то дикая помесь обезьяны с тигром, другие считали, что это, вероятно, гиена, сбежавшая из зверинца короля Сардинии, который в то время находился в Турине, а еще более вероятно, – от какого-нибудь бродячего укротителя диких зверей, направлявшегося на ярмарку в Бокере. Однако все эти россказни были вскоре опровергнуты... Пустые то были россказни или нет, нам-то какая разница? Ведь Зверь покинул наши края! Он ушел в Овернь! Ну и, как говорится, скатертью дорожка! Если бы только он ушел навсегда! Вот было бы славно!
Так как снег покрыл всю землю плотным, толстым ковром, мы с сестрами перестали гонять скотину на выпас. Но постепенно жизнь вернулась в обычную колею: дровосеки, засевшие было по домам, потянулись в лес, торговцы – на ярмарку, женщины – на рынок в Мельзие, в Сен-Шели и в Сог. В течение трех прошедших месяцев немногочисленные дороги нашего края были непривычно пустынны, окна в домах наглухо закрыты, а двери – забаррикадированы изнутри. Край наш будто вымер! Теперь люди начинали постепенно приходить в себя и возвращаться к привычному течению жизни.
