Молодой мужчина с сергами в ушах и тщательно завитыми волосами, выкрикнув, оглянулся, призывая присоединиться к возгласу.
Он тут впервые, просчитала Хаидэ, держа на лице неподвижную улыбку. Наслушался о вольных нравах в колонии, где даже сановники — из бывших неугодных в метрополии, сосланы за политические взгляды, а то и за воровство из казны, пьянство и разврат. Он жаждет всего попробовать и испытать, чтобы потом, вернувшись, хвастать дружкам. И крикнув, испугался, а не нарушил ли правила вежливости слишком сильно? Он смотрит на хозяина дома, но мельком, а после на старого Даориция, прожженного купца, который каждый год приезжает с товарами и хорошо знает Хаидэ. В Афинах Даориций представлен ко двору и везет отсюда скифское золото, каждый раз солгав о том, что все эти вещи делают немытые скифы, сидя на корточках у плавильных печей. На самом деле все украшения, так модные в метрополии, делаются в нескольких мастерских золотого города, рабами и вольными мастерами-греками. Да и все это знают, но думать о диком их происхождении — интересней. Торгаш Даориций может рассказать о промахе молодого повесы в столице, и если у него нет влиятельных родственников, то это ему повредит. Вот почему он стреляет глазами, сперва крикнул, а после — подумал.
Но Даориций рассмеялся, кивая. И поддержал молодого:
— Не прими за обиду, Теренций. Мы и вправду целый день на ногах, а слава о твоих пирах гуляет по всей Элладе. Те, кто молчат, они тоже хотят узнать, что источает этот неземной аромат. И лишь Пирадекл сказал это вслух.
В ответ на лесть Теренций расслабился, ухмыляясь. Кивнул важно.
— Я рад, что земля олимпийских богов воздает должное моему гостеприимству. Потерпите немного, жертвы принесены, и два молодых барашка жарятся так, как никогда не приготовят вам их на земле. И я благодарю тебя за привезенное настоящее вино, друг. Вместе с овнами, вскормленными душистыми травами, твое вино кричит «отдайте мне должное, мне и Дионису!». Но нужно дождаться последних гостей. Они вот-вот должны прибыть.
— С ними тебя ждет сюрприз, — рассмеялся старый купец, усаживаясь поудобнее на широкой лавке у стены и распахивая длинный зеленого цвета кафтан с персидским узором. Как всякий путешествующий, Даориций ценил возможность носить разные одежды и не упускал возможности похвастаться приобретениями.
— Не хватит ли на сегодня сюрпризов! — Теренций захохотал, махнув толстой рукой в сторону угла, где на тонкой цепи метался, рыча, привезенный гостями молодой леопард. По шкуре пробегали красные блики и, всякий раз, когда он рвался с цепи, звеня металлом, павлины, гуляющие вокруг розовых кустов, скрипуче вскрикивая, отбегали подальше, волоча по мрамору радужные хвосты.
— Это подарок, мой друг. А сюрприз, вот он!
Несколько человек, протопав по коридору от входной двери, открытой им привратником, вошли в дворик и остановились у колонны, поклонившись алтарю Гестии, на котором скакал негасимый огонек в круглом бронзовом очажке.
— Приветствую тебя, высокочтимый Теренций! Хитроумный и многознающий муж, умелец наполнять мошну свою и мошну метрополии.
Говоривший замолк, интонацией не закончив предложения, будто выжидая чего-то. Теренций медленно пошел навстречу гостям.
— Ты ли это, Флавий? Сколько же лет пронеслось над нашими головами, время и время… Какими судьбами, мой очаровательный стихотворец? И… надолго ли?
Хаидэ чуть сменила позу, незаметно перенося тяжесть тела с одного затекшего бедра на другое. Выпрямила спину. Поистине день сюрпризов! Семь лет назад Флавий покинул колонию, умолив капитана взять его обратно, в надежде там испросить себе милость — не возвращаться в дикие края. И милость была оказана ему, за услугу. Он написал поэму о своих приключениях, не в колонии, нет, это не слишком интересно эллинам. А о том, как он жил в племени Зубов Дракона, учил грамоте дикую девочку, уготованную в жены знатному боспорянину. Наврал с три повозки, на пяти волах не утащишь, о том, как заставляли его есть сырое мясо лисиц и пить кабанью кровь на охоте. Да много всего выдумал. Несколько лет тому купцы привезли Теренцию актеров, которые и разыграли трагедию Флавия, мерно расхаживая по просторному двору у бассейна и выкрикивая глупости. Теренций поклялся тогда Флавия убить и скормить его кишки охотничьим псам. И теперь, поглаживая обтянутые узорчатой тканью подлокотники, Хаидэ приготовилась слушать, как муж встретит бывшего любовника, оболгавшего его за милость в метрополии.
В полутемном свежем воздухе, пронизанном столбами благовонного дыма, повисла пауза. Гости, притихнув, ждали, боясь упустить хоть что-то из диалога. Флавий кашлянул и заговорил громко, за торопливыми словами пряча настороженность.
— Нет, нет, Теренций, я здесь лишь на время стоянки корабля. Видишь ли, я облечен миссией, я теперь просветитель. Заслуги мои оценены по достоинству, я сопровождаю рабов и вольных ученых, которые будут воспитывать ваших детей и…
— Облечен…
Перебитый на полуслове, Флавий замолк. Но и Теренций молчал. Хаидэ в очередной раз подивилась мужу, который прекрасно умел повернуть разговор в нужную ему сторону и поставить собеседника ниже себя. Вот и теперь Флавий будто оправдывался, торопясь рассказать.
— Ну что же, — прервал тишину хозяин, — полагаю, милость дана тебе по праву, как достойному из достойнейших.
Теренций подошел к молчавшему Флавию, по нарумяненному лицу которого ползали блики огня. Взял его за локоть, увлекая в центр зала. Все молчали, не зная, стоит ли поддерживать последнюю реплику хозяина, ведь он мог добавить к ней еще что-то, вывернув похвалу наизнанку.
— Прежде чем мы попрощаемся с хозяйкой дома и перейдем на мужскую половину, где нас ждет ужин и актеры с музыкантами, может быть ты, наш великий просветитель, покажешь, кого привез?
— Да, мой друг.
Флавий, располагаясь на кушетке, аккуратно расправил складки богатого плаща и хлопнул в ладоши. Группа людей, стоявших у входа, приблизилась. Двое стражников подталкивали невысокого роста мужчину в хитоне, открывающем худые колени, и черном плаще поверх него, и двух женщин, укутанных в покрывала. Хаидэ, не обращая внимания на Флавия, рассматривала людей.
Женщины стояли, придерживая руками наброшенные на головы покрывала. А мужчина смотрел прямо на нее, и слова, мучившие Хаидэ целый день, снова зазвучали в висках. Она подняла руку и под его взглядом поправила обруч, стиснувший лоб. Не быть камнем, не быть тростником, и ветром не быть, тем, что дует с востока. Лишь западный ветер оставить, у левого уха…
Ей захотелось стащить обруч и кинуть на каменный пол, рассыпая по плечам освобожденные волосы. И она не могла оторваться от его глаз, неразличимого цвета в темных впадинах глазниц. Опустив руки, сжала подлокотники потными пальцами. Сердце стучало, и шум его на время заглушил мерные слова.
