– Может, Подследственная или Девственная? – предложил Антон свои варианты.
– Не гундось! Главное – чтобы она Посредственной не оказалась…
Едва он выпил, и без того тусклый свет окружающего пространства начал меркнуть. Потом чьи-то могучие жилистые руки раздвинули пелену небес, и в просвете возникло мужское бледное изможденное пожилое лицо. На изрезанный глубокими морщинами лоб спадали пряди седых волос, и темные глубокие глаза взирали сверху вниз с укоризной и состраданием. Где-то возле переносицы панически заметался Хохенкройцергеликоптер, казавшийся теперь не больше стандартной мухи-дрозофилы. Исполин просто отмахнулся от него ладонью, и летающий ужас ушел в глубокий штопор, теряя на лету гайки и шестерни.
– Вот и хорошо… Вот и славно! – В голосе доктора слышалась неподдельная радость и сострадание. – Ещё пара сеансов – и порядок… Вы уж, пожалуйста, не противьтесь.
Вдруг оказалось, что нет ни монады, ни пастуха, ни розовых слонов, ни вечно пьяной белочки, ни психованного вертолёта. Руки и ноги были намертво пристёгнуты ремнями к больничной койке, вместо серого неба перед глазами простирался белый потолок, покрытый густой сетью мелких трещин.
– Если процесс выздоровления и дальше будет столь же успешен, то и до выписки недалеко… – Доктор уже сидел на табурете возле койки, а дюжий санитар, один из старых знакомцев, закачивал в шприц из ампулы синеватую жидкость. – Извините, что держим на привязи, но это для вашей же безопасности…
– Доктор, а как я сюда попал? – поинтересовался Антон.
– Да очень просто… По заявке родственников. Ваша невеста позвонила. Мы приехали и забрали, как положено…
– Где она?! – Антон готов был порвать путы и мчаться, не замечая стен и прочих препятствий. – Куда вы ее дели?!!!
– Никуда не дели. Успокойтесь. Ну, сами подумайте, зачем ей лишние волнения? Она – девушка впечатлительная, ранимая…
Ремни лопнули, простыни сдуло ветром, трещины в потолке начали расти и шириться, в нагрудном кармане зашуршал универсальный пропуск, и вскоре больничная палата осталась где-то позади, а с обеих сторон замелькали двери знакомого коридора. И лишь голоса взволнованного доктора и инфантильного санитара еще некоторое время достигали его слуха:
– Коли! Коли быстрей!
– Кого колоть-то? Нету его. Утёк…
– Да не ему! Мне коли. Быстро, а то всем хуже будет…
Как бы совсем не разочароваться в людях… Временами он осознавал, что те, с кем ему доводится здесь встречаться, – вовсе не отражения характеров, судеб и сущности людей, а всего лишь тени тех мгновений, которые они переживали, однажды оказавшись под прицелом всевидящего ока «Ѳ. IОХИМ»-а. Но всё равно какая-то горечь оседала на дне души после каждой новой встречи: неужели человек настолько ущербен, настолько уязвим, настолько беспомощен перед самим собой. Антон на мгновение попытался представить себе, каким стало бы здесь его собственное отражение, как здесь протекало бы вырванное из его жизни мгновение, умноженное на бесконечность. И тут он понял, что не может вспомнить ни одного случая, когда прадед фотографировал его самого – тот, видимо, то ли знал, то ли предчувствовал, к чему это может привести…
Стоп! Алёнка… Её саму могли и не впустить в пределы этого мира, но он же сам сделал снимок, а значит, где-то здесь, за одной из этих дверей, обитает ее отражение…
Если универсальный пропуск действительно универсален, как утверждал Привратник, то он вправе сам решить, что должно оказаться за очередной дверью.
Антон уже схватился за первую попавшуюся дверную ручку, но вдруг предельно ясно представил себе, что будет, если его предположения верны: там есть и Алёнка, и чердак, и старый дом, который совсем недавно казался просто раем земным, и море, и чайки… И, конечно, там должен быть ещё один Антон – «лицо второго порядка», нет, не настоящий, а идеал, образ, сотканный любовью, – самый лучший, самый совершенный. Вот с ним-то встречаться не просто не хотелось, а было просто страшно – даже после всего того, что он здесь успел пережить.
Значит, дальше – наугад! Только бы там не оказалось сумасшедших дамочек, «спасителей человечества» и прочих хохенкройцергеликоптеров…
Первым, что он увидел, была облезлая статуя «всегда готовой» пионерки. Засмотревшись на нее, Антон споткнулся о горячую проржавевшую трубу, затерявшуюся в высокой жухлой траве. Тут же из-под ног вырвалась струя обжигающего пара, и он едва успел отскочить в сторону.
– Эй, что делаешь, вредитель?! – Настоящий абрек в ватнике и с автоматическим карабином в руках выскочил из зеленой фанерной будки с зарешеченными окнами. – Эй, ходят тут всякие, под ноги не глядят… А у нас все ремонтники, понимаешь, героическим трудом заняты! Что делать будем? А?! – Он достал из кармана разводной ключ и застыл в нерешительности: то ли продолжать держать злодея на мушке, то ли немедленно броситься на устранение неисправности.
– Позвольте мне… – Антон сам попытался предложить выход из патовой ситуации. – Давайте я сам всё исправлю, а вы уж продолжайте поступать, как велят вам гражданский долг и должностная инструкция.
Если бы сторож оказался «лицом второго порядка», то пуль можно было не опасаться – они неизбежно летели бы мимо или отскакивали от спины, как резиновые мячики. Но, похоже, абрек был из настоящих, и карабин ничем не напоминал дешевый муляж.
– А ты что – слесарь, да?
– Ага, – охотно соврал Антон, опускаясь на колени перед разорванной, насквозь проржавевшей и густо прокрашенной зеленой краской трубой. – Слесарь-кудесник шестого разряда.
Струя горячего пара обожгла ладонь, но боль тут же ушла, а ржавый металл обрел пластилиновую мягкость. На то, чтобы залатать трубу, ушло не больше минуты, и Антон уже чисто из хулиганских побуждений мысленно нарисовал на месте разрыва розовый бантик, который не замедлил появиться.
– Всё, – сообщил Антон, стряхивая с ладоней ржавую пыль, и тут же попытался пошутить: – На бутылку-то дашь, что ли?
– Это тебе не частная лавочка! – тут же отреагировал сторож, который явно шутки не понял. – Это, понимаешь, важный народно-хозяйственный объект! А ты его чуть из строя совсем не вывел!
Антон, выслушивая его гневную тираду, огляделся по сторонам. Сквозь густой туман едва просматривалась высоченная стена заводского корпуса, над которым возвышались три кирпичных трубы. Из здания доносился едва слышный железный лязг, гул турбин, а сквозь высокие и узкие, как бойницы, окна пробивались вспышки электросварочных огней.
