Она сказала, что проснулась в кромешной тьме, почувствовав вдруг, как жизнь уходит из нее. Не было сил пошевелить даже пальцем; тогда Олвен попыталась закричать, но не смогла издать ни звука. Она понимала, что в следующий миг весь этот мир для нее исчезнет, и тут ей вдруг послышался очень слабый и нежный звон, словно где-то вдалеке звенел серебряный колокольчик. На миг забыв о своих страданиях, Олвен стала прислушиваться; и вот тут-то, по ее словам, она ясно почувствовала круговое движение мира, который как бы вновь возвращался к ней из уже казалось бы невозвратимого далека. А звон колокола постепенно нарастал, становился все громче, буквально пронизывая тело Олвен, — и в нем была заключена жизнь. А затем слабый свет коснулся стены комнаты — он разрастался одновременно с усилением звона, пока наконец вся спальня не заполнилась розовым сиянием, и Олвен увидела, что перед ее постелью стоят трое мужчин в кроваво-красных одеждах и с сияюще-благостным выражением лиц. Один из них держал золотой колокольчик. В руках другого было нечто, похожее на крышку стола. Эта плита напоминала огромный драгоценный камень и отливала синим цветом, по ней бежали серебряные реки со стремительными золотыми струями, тут и там обозначались пруды, а вода в них была как бы полна цветущих фиалок; чуть погодя она стала зеленой подобно морю у берега, в ней отразилось ночное небо со множеством сияющих звезд, а потом появились луна и солнце. Третий же мужчина воздел высоко над собой огненную розу кубка; «в нем клубилось бурное пламя, в него падали капли крови, над ним вздымалось алое облако, и я увидела великое таинство. Я услышала голос, пропевший девять раз: «Слава и хвала Победителю Смерти, бессмертному Источнику Жизни». Затем красный свет сошел со стены, все погрузилось во тьму, и снова слабо прозвонил колокол в далекой часовне, а я встала и позвала вас».
Утром в понедельник пришел врач со свидетельством о смерти, но Олвен сама выбежала ему навстречу. В первой главе этих записей я процитировал его фразу: «Некий род воскресения из мертвых». Тщательно обследовав девушку, доктор установил, что каким-то непостижимым образом исчезли все следы болезни. Воскресным утром он оставил пациентку в состоянии комы — то было полуживое тело, безоговорочно обреченное на гибель, несчастная женщина одной ногой находилась уже в могиле. А утром в понедельник он встретил ее у садовой калитки полную жизни — она смеялась и ликовала, словно в ней вдруг пробудился неистощимый источник здоровья и жизненной энергии.
Теперь настало время задать один из вопросов — а таковых множество, — на которые, к сожалению, у меня нет ответа. Он касается продолжения традиций, в частности, тех традиций, что по сей день живут среди валлийских кельтов. Этот народ перенес немало исторических потрясений, по нему не раз прокатывались волны чужеземных влияний и веяний. Первой была волна язычников-саксонцев, затем пришла пора католического средневековья, позже — введение англиканской веры, напоследок же хлынул поток кальвинистского методизма, притом весьма странного толка — наполовину пуританского, наполовину языческого. Позволительно спросить — возможно ли было сохранить хоть какую-то историческую память после такого множества потопов? Я уже говорил, что старики Ллантрисанта хранят обрывки старинных предании о колоколе Святого Тейло, но это всего лишь смутные и разрозненные воспоминания. Тем не менее в нужный момент из памяти людей всплыло имя, каким они назвали «чужестранцев», появившихся однажды на базарной площади, — это уже более ценное свидетельство. Тому, кто интересовался легендой о Граале, известно, что хранителем его в рыцарских романах выступает Король-Рыбак или Богатый Рыбак; исследователи кельтской агиологии знают, что еще до рождения Дьюи (или Давида) было предсказано, что то будет «человек, живущий на водах»; другая легенда повествует о том, как некое малое дитя, коему по пророчеству предстояло стать святым, было обнаружено на камне посреди реки, и как на этом камне ежедневно, на протяжении всех детских лет будущего святого, люди находили крупную рыбину, как бы предназначенную для пропитания ребенка; в то же время другой святой, которого, насколько я помню, звали Илар, был с полной определенностью известен людям как Рыбак. Но продолжает ли доныне сохраняться память обо всем этом в сердцах валлийских прихожан англиканской и католической церквей, а равно и сектантских храмов? Трудно сказать. Известна история об Исцеляющей Чаше Нанта Эоса. Будто всего лишь несколько лет назад сия Чаша была явлена некоему странствующему арфисту, который обошелся с ней не слишком почтительно, но затем провел, по его утверждению, жуткую ночь, после чего вернулся на прежнее место с покаянием и остался наедине со священным сосудом, чтобы молиться над ним до той поры, пока «душа его не обретет покой». Это случилось в 1887 году.
Что же до меня самого — должен признаться, что, к сожалению, я лишь поверхностно знаком с современным Уэльсом и его традициями, — помнится, три или четыре года назад я разговаривал с хозяином дома, где мне пришлось на время остановиться, о мощах некого святого Тейло, которые, по известным предположениям, хранятся в одном из самых почтенных семейств этой страны. Молодой мой хозяин оказался весьма общительным и веселым человеком, но его простецкое и непринужденное обхождение вдруг резко переменилось, когда он, неопределенно махнув рукой куда-то на север, многозначительно произнес: «Это, должно быть, где-то там, в горах». И сразу же сменил тему разговора, как это принято у взаправдашних франкмасонов.
Теперь оставим этот вопрос в стороне, сходство же указанных фактов с историей, случившейся в Ллантрисанте, заключается в следующем: сон Олвен Филипс был, по сути дела, явлением Святого Грааля.
«Ffeiriadwyr Melcisidec! Ffeiriadwyr Melcisidec!» — восклицал седобородый священник, кальвинистский методист, — «Священство Мелхиседека! Священство Мелхиседека![11]»
И далее он продолжал:
«Колокол, подобный у glwys yr angel ym mharadwys — радости ангелов в раю, — возвратился к нам; Алтарь цвета, какой не дано различить ни единому смертному, возвратился; Чаша, некогда явившаяся нам из Сиона, возвратилась; древняя Жертва возобновилась; Трое Святых вернулись в церковь tri sant. Трое Святых Рыбаков снова среди нас, и сеть их полна. Gogoniont, gogoniant — слава, слава!»
Затем другой методист принялся читать по-валлийски строки из гимна Уэсли, прославляющего жертву, приносимую Господу.
Всю церковь наполняли ароматы редчайших благовоний, упоминания о которых можно найти в старинных книгах. Через узкий арочный проем было видно, что в алтаре сияли яркие огни.
