— Все в порядке, — сказала я. — Я не знаю, откуда у тебя ко мне такое чувство, но…
— Что?
— Я хотела сказать — я рада, что ты это чувствуешь. Но в то же время… Ведь ты был бы сейчас жив, если бы не я и не «Наваждение».
— Да. Но… — Он закрыл глаза и снова открыл их. — Тогда у меня не было бы этого.
Он раскрыл ладони — так, как будто бы держит в них весь мир, хотя на самом деле они были пусты. Он словно призывал меня оглянуться по сторонам и увидеть, сколько всего оказалось бы у него в руках, если бы они были способны удерживать идеи, метафоры и многомерные здания.
— Почему ты видишь то же, что и я? — спросила я.
— Хм-м?
— Ты видишь то же, что вижу я. Ту же тропосферу. Я думала, это мое сознание.
— Так и есть. Твое.
— Тогда как же…
— Я умер у тебя в сознании.
— А. — Я почувствовала ту особую боль, что бывает только в тропосфере: она вонзилась тупым лезвием где-то глубоко внутри и теперь медленно раздирала меня на части. Нет, я не могу об этом думать. — А какой была твоя тропосфера?
— Почти такой же. Тоже город. Но только у меня там был день. И больше зелени. Но зато все стены были изрисованы граффити — у тебя хотя бы этой проблемы нет.
— Здесь тоже однажды был день, — сказала я. — Не знаю, куда он потом делся.
— Ничего. Мне нравится ночь. Романтично.
— Ага, например, тот луг и река, — сказала я. — Это было очень романтичное место. Но вряд ли его создало мое сознание. Так странно…
Он на секунду склонил голову набок. Думаю, мы оба знали, что произошло, когда мы занимались любовью у реки. Ведь его сознание — в моем.
— Хм, — сказал он. — Да-а… Оба наших сознания — одновременно. И все сознания в мире — с нами, здесь и сейчас. Мы могли бы сделать и увидеть все что угодно!
— Адам. — Я потянулась через стол к его руке. — Я хочу…
Но здесь это звучало как-то нелепо. Это не то место, где можно хотеть.
— Чего?
— Тебя. Понимаю, здесь говорить о желаниях глупо. Но как было бы хорошо, если бы мы остались там, на лугу…
— М-м. Почему бы нам туда не вернуться?
— Нет. Я в долгу перед Аполлоном Сминфеем. Если бы не он, меня бы уже не было в живых.
— Мы выполним его поручение, потом — поручение Луры, и тогда…
— Да.
И тогда.
— Ну, ладно. — Я допила кофе. — Пора.
Адам тоже допил остатки своего кофе, и вдруг его словно осенило:
— Мыши.
— Что?
— Почему бы нам не воспользоваться мышами?
— Зачем нам мыши? А… понимаю. Добраться до Эбби Лэтроп через мышей. Но на это ведь, наверное, уйдет куча времени. Ну, чтобы с помощью педезиса переместиться назад на сто лет, нам придется сменять континенты через каждые несколько прыжков. Ты же помнишь, что время в тропосфере равно расстоянию. Чем большее расстояние мы преодолеем в физическом мире, тем больший отрезок времени перепрыгнем.
Когда я произносила эту фразу, я почувствовала что-то вроде дежавю. Это выражение: «Время в тропосфере равно расстоянию». Я постоянно его слышу, постоянно произношу сама, но не знаю, что оно означает. Тропосфера создана из мыслей. Расстояние в тропосфере — это всего лишь расположенные в особом порядке мысли. Итак, что мне известно на сегодняшний день?
Расстояние = время.
Материя = мысль.
А что, если добавить и еще одно уравнение:
Мысль = время?
Да и вообще, похоже, мысль — это все. И это представляется вполне логичным: время ведь не измеряется ничем иным, кроме мысли. Единственное, что отделяет сегодня от вчера, — это мысль.
— Над чем ты задумалась? — спросил Адам.
Я рассмеялась. Он и так видел, о чем я думаю, — ведь он находился прямо посреди моих мыслей.
— Что?
— Расскажу по дороге, — сказала я.
— Постой. Мы ведь еще даже не знаем, куда идем.
— А, да. Ты прав. Ладно — скажи, ты понимаешь что-нибудь во всей этой истории с расстоянием?
— Да. Думаю, понимаю. Если я нахожусь у кого-то в голове и вижу всех предков этого человека или животного, я могу прыгнуть к любому из них. Если один из них живет в Норфолке, а я нахожусь в Кенте, за время прыжка я перемещусь назад во времени на пару недель. Но если один из них живет в Африке, а я в Кенте, меня может отбросить назад на пару лет.
— Правильно, — сказала я. — Тогда, возможно, для путешествия во времени нам стоит отыскать семью, которую сильно разбросало по миру?
— Ну, посмотри, что там есть, — сказал Адам.
И я стала смотреть. Я видела перед собой черное небо, которое повисло надо мной как что-то такое, на что я только что кликнула «мышью», и луна на нем торчала как большая командная кнопка на компьютерном мониторе. Но светила она все равно по-настоящему, окутывая улицу и стоящие на ней дома. Сразу под небом начинались серые жилые башни, которые, казалось, располагались по всей тропосфере — просто поднимались из земли и тянулись ввысь.
— На что я сейчас смотрю? — спросила я.
— На высотные башни, — сказал он. — В которых живут животные.
— С чего это животным жить в городских домах?
— Не знаю, это ведь твоя метафора.
— А, да. Наверное, мне просто не хотелось представлять их себе в виде магазинов. Люди — это магазины. Они имеют более непосредственное отношение к экономике, чем животные… — Я помотала головой. — Ох, нет, я не знаю.
— Ладно, давай найдем мышей.
— Но время?..
— Посмотрим, насколько далеко нам удастся прыгнуть, прежде чем мы наткнемся на лабораторную мышь, а оттуда будет уже рукой подать до Эбби Лэтроп, правильно?
— Не думаю, что все лабораторные мыши произошли от ее первой партии, — сказала я. — Не помню, что говорил об этом Аполлон Сминфей. Черт.
Дисплей?
Он появился.
— Ты тоже его видишь? — спросила я Адама.
— Да, — ответил он.
— Хм… Интересно, нельзя ли с помощью этой штуковины отправлять сообщения?
Но нам и не пришлось этого делать. Вдруг раздалось потрескивание небольшого моторчика, изо всех сил старающегося не заглохнуть, и из-за угла выехал красный мотороллер.
— Неплохой план, — сказал Аполлон Сминфей, слезая с мотороллера. — Мыши. Мне нравится.
— И с чего же нам начать?
— Я отведу вас к прямому потомку. Но это все, что я могу сделать.
Я хотела было поблагодарить его, но потом подумала, что ведь вообще-то стараюсь ради него.
Но, с другой стороны, я все-таки была перед ним в долгу.
— Спасибо, — сказала я.
Мы все направились в сторону какого-то офисного здания. Вход запирал кодовый замок с домофоном, но Аполлон Сминфей произнес что-то на своем непонятном языке, и дверь приветливо загудела, пропуская нас внутрь. Пока мы поднимались по лестнице, я пыталась составить план, но времени не хватало. Ясно только, что Адам прав. Аполлон Сминфей ведь как-то говорил, что все эти мыши родились от родственного спаривания, и, значит, мы сможем добраться до Эбби Лэтроп «по прямой». Надо только… Аполлон Сминфей остановился у одной из дверей. Адам открыл ее.
