5
Колокольный звон.
В январе помощник, которого конгрессмен Бреннан отправил в Хэвен, находился в Дипломатическом Корпусе. Там он и познакомился с прекрасной молодой женщиной по имени Аннабель. Этим летом она посетила Мэн, чтобы побыть с ним, и этим утром за компанию приехала в Хэвен. Он обещал, что у них будет целый вечер в баре «Бухта», прежде чем они вернутся в Огасту. Поначалу эта идея ей не понравилась, потому что ее слегка подташнивало в ресторане и она даже не смогла закончить завтрак. И все из-за низкорослого повара, выглядевшего как постаревшая и потолстевшая копия Чарльза Мэнсона. Когда казалось, что на него никто не обращает внимания, он иногда слегка улыбался очень странной улыбкой — и уже одного этого хватало, чтобы все вообразили, что он солит яйца мышьяком. Но мелодичный перезвон колоколов, который она не слыхала со времени детства в Небраске, очаровал ее воображение.
— Бог мой, Марта, как может позволить себе городишко, который является лишь точкой на карте, такие великолепные колокола?
— Быть может, умер какой-нибудь богатый летний турист и оставил их в дар городу, — неопределенно высказался Марти. Его не интересовал колокольный звон. С самого приезда сюда у него болела голова, и боль становилась все сильнее. Хотя один из гимнов увлек-таки его. «Пойдем, пойдем в церковь». «Мы можем уехать отсюда и направиться в бар «Гавань», где моя башка придет в норму, раздумывал он, — какой поганый все-таки городишко».
Они вместе пошли по улице, ее одежда была черной (но, как она лукаво ему сообщила по пути, белье было из белого шелка… насколько незначительно это было), его — темно-серой. Жители Хэвена, одетые во все самое лучшее, шли вместе с ними. Марти отметил удивительно большое количество голубоватых полицейских мундиров.
— Смотри, Марти! Часы!
Аннабель показывала на башню ратуши. Она была сделана из твердого красного кирпича, но на секунду покачнулась и поплыла перед глазами Марти. Быть может, что-то не в порядке с глазами. Он проходил проверку три месяца назад, и парень сказал, что его здоровья достаточно и летчику, но может быть, он ошибся. Половина служащих в Америке употребляют кокаин. Он читал об этом в «Тайме»… и почему его мозг бредит таким странным образом? Это были колокола. Казалось, что за счет эха они приумножаются в голове. Десять, сто, тысяча, миллион, и все играют «Когда мы все поклонимся в ноги Иисусу».
— Так что же часы? — спросил он прерывисто.
— Стрелки совсем смешные, — сказала она. — Они похожи на… нарисованные.
Звон колоколов.
Эдди Стамфел из казарм Дерри и Энди Ридерут из Арно переходили улицу — они оба знали и любили Рут.
— Красиво, тебе не кажется? — с сомнением спросил Эдди.
— Может быть, — сказал Энди. — Но я как раз думал, что цветущие поля и прекрасные созвучия уходят от нас из-за нашей тупоголовости, а эти звуки напоминают мне испорченный телефон. По-моему, сегодня в городе случится какая-то неприятность. Может быть, это и глупо, но я это чувствую.
— Эта неприятность уже произошла с моей головой, — поморщился Эдди. — Она болит, как последняя дрянь.
— Ну, подними голову и пойдем, — сказал Энди. — Хоть Рут была и хорошей женщиной, но она умерла. И, между нами говоря, мне безразлично, как она жила свою жизнь, лишь бы выбраться отсюда.
Они вместе вошли в Методистскую церковь, но не один из них не взглянул на преподобного Лестера Гуринджера, который стоял около выключателя, контролирующего этот дивный колокольный перезвон, улыбался, потирал руки и принимал комплименты от всех и каждого.
Звон колоколов.
Бобби Андерсон вышла из голубого грузовика «Шевроле», хлопнула дверцей, и, прежде чем медленно пойти по тротуару к церкви, расправила свою темно-голубую одежду на бедрах и посмотрелась в зеркало бокового обзора грузовика. Она шла с опущенной головой и поникшими плечами. Как сейчас необходим был ей отдых, чтобы продолжить жизнь, и Гард, чтобы хоть чуть-чуть рассеять ее наваждение.
(Да, это наваждение, не стоит обманывать себя).
Но Гард оказался негодным тормозом. Он не присутствовал на похоронах, потому что отсыпался сейчас после грандиозной пьянки, положив свое истощенное лицо, обрамленное седыми волосами, на руки и распространяя вокруг себя тяжелый запах перегара. Да, верно, Андерсон устала, но ее еще тяготило то, что она почувствовала утром — неявное ощущение большого горя. Частью из-за Рут, частью из-за Дэвида Брауна, да и вообще из-за города. Но больше всего, как ей показалось, она виновата в этом сама. «Превращение» продолжалось — для любого горожанина, за исключением Гарда — и это радовало, но она оплакивала свое собственное «я», которое блекло, как утренняя дымка. Она знала, что «Бизоньи солдаты» — ее последняя книга… и, в чем был весь смех, ей сейчас казалось, что Томминокеры написали большую ее часть, вот так.
Колокола, колокола, колокола.
И Хэвен ответил им. Это было I Актом шарады под названием «Погребение Рут Маккосланд или Как мы любим эту женщину». Для того, чтобы прийти туда, Нэнси Восс пришлось закрыть почту. Правительство бы это не одобрило, но когда не знаешь, то и душа не болит. Они узнают все в избытке чуть позже, думала она. Вскоре они получат из Хэвена большое экспресс-послание. Они и все остальные правительства на этом грязном вертящемся шарике.
Франке Спрюс, владелец самой крупной в Хэвене маслобойки, ответил колоколам. Джон Мэмфи, чей отец столкнулся с Рут за пост городского констебля, ответил им. Эшли Равалл, с чьей помощью она ушла из города за два дня до смерти, ответил им вместе со своими родителями. Эшли плакал. Здесь были и Док Ворвик и Джад Таркингтон; Эдли Маккин пришел с Хейзл Маккреди на руках; колоколам ответили и Ньют Берринджер и Дик Эллисон, которые поддерживали предшественника Рут, Джона Хартли, медленно шагавшего между ними. Джон был очень слаб и выглядел почти прозрачным. У его жены Мэгги вообще не хватило сил дойти сюда.
Они пришли, отвечая на призыв колоколов — Тремэйны и Зарлоу, Эпплидейты и Гольдманы, Диплисси и Арчинбурги. Жители старого доброго Мэна, сказали бы вы, выходцы из французов, ирландцев, шотландцев и канадцев. Сейчас они были разные, но как только все они вступили в церковь, их сознания стали единым мозгом, замечающим чужаков, замечающим малейшую фальшивую ноту в мыслях… они пришли вместе, они слушали, и колокола отзывались в их крови.
У Ива Хиллмана, сидящего за рулем «Чероки», широко открылись глаза при звуках далекого колокольного наигрыша.
