И в сознании репортера зазвучали голоса двух священников. «Молись! — велели они. — Молись».
Он моргнул. Закрыл глаза. И стал молиться.
В дерево ударила молния, и Фенн открыл глаза.
Сгорбленная фигура, протягивая руки к расколотому дубу, ковыляла прочь. Она кричала и ругалась, и ее гортанный голос срывался на визг.
Верхние ветви дерева охватило пламя, ствол раскололся. И оттуда хлынули крошечные твари: личинки, вши, блестящие древесные клопы. Дерево умерло, прогнило изнутри и стало гнездилищем паразитов, питавшихся мертвечиной.
Почти одновременно с молнией раздался гром Молния ударила в дерево, и все его ветви ожили от пляшущих голубых огней, энергия прошла по искореженному стволу к земле: Все дерево вспыхнуло, и воздух раскололо треском. Дуб стал падать.
Чьи-то руки схватили Фенна за плечи. Женские и детские.
Сью и Бен потянули его за собой, и все вместе они побежали с помоста, прочь от визжащего чудовища, прочь от падающего дерева. Взявшись за руки, они соскочили с места поклонения в ночь.
И с силой ударились о землю, но почва была мягкой, податливой. Ноги Фенна спружинили, и он перевел дыхание. Он обернулся к девочке, стоящей у спуска и истошно вопящей, к уже умершему ребенку, застреленному сумасшедшим, к Алисе, которая поднимала руки, словно защищаясь от яростной Немезиды, но когда пламя охватило ее, это был уже не ребенок, а снова черное сгорбленное чудовище, которое не могло противостоять чьей-то большей силе. Фенну показалось, что Элнор закричала, когда горящее дерево рухнуло и испепелило ее прогнившее, принадлежащее иному миру тело.
Помост тоже рухнул, и те, кто ползал по нему, оказались в самом сердце огня. Вскоре горело уже все сооружение.
Слышался только треск пламени и стоны тех, кто еще остался на лужайке. Земля перестала трястись. Вопли прекратились.
Фенн посмотрел на Сью и Бена, их лица заливал теплый свет огня. Фенн притянул их к себе, и все трое замерли, сбившись в кучу и отодвигаясь лишь тогда, когда огонь от горящего помоста оказывался слишком близко.
А потом закапал дождик.
Круг за кругом
Разматывается колдовство,
И завязанное развяжется,
Запутанное распутается,
Изогнутое выпрямится,
И проклятие будет снято.
Т. С. Элиот.«…Проклятие будет снято»
— Пошли вместе.
Фенн улыбнулся Сью, которая заглядывала в открытую дверь машины, и легонько покачал головой:
— Идите с Беном А потом я вас заберу.
Мальчик вылез с заднего сиденья на тротуар.
Опершись коленом на сиденье, Сью поцеловала Фенна в щеку, нежно обняла его и выпрямилась.
Репортер смотрел, как они идут по длинной дорожке к входу в церковь. Волос Сью коснулось солнце, зазолотив их. Рядом, держа мать за руку, скакал Бен.
Стояло яркое, свежее воскресное утро, в воздухе пахло морем. Церковь современной постройки была проста и элегантна, лишена всяческой тяжеловесности и торжественности, «Привлекательнее, чем та пара церквей, которые я могу припомнить», — мрачно подумал Фенн. На улицах в этой части прибрежного городка было мало народу: несмотря на яркое, солнечное утро, зимний холод давал себя знать и домашний уют покидали лишь те, кому пришлось выгуливать собак, или кому стало слишком одиноко сидеть дома, или отправившиеся на воскресную службу в одну из множества брайтонских церквей и часовен. По противоположной стороне улицы прошел человек с собакой, и Фенн разглядел заголовок в газете, которую тот с жадностью читал.
Там было написано: «Святыня». Фенн отвернулся.
Он устал от всех этих теорий, предположений, отчаянных попыток найти рациональное объяснение происшедшему. В настоящее время излюбленной была версия, будто бы на лужайке сконцентрировалась электромагнитная буря, молнии уничтожили возвышение с алтарем, подожгли и повалили дерево и даже поразили землю, отчего стоявших на ней ударило током. Радиожурналисты и телеоператоры жаловались, что сбой электричества вывел из строя их оборудование. Даже пленка в камерах фоторепортеров оказалась засвеченной, хотя никто не мог объяснить, как электромагнитная буря сумела произвести подобный эффект. Полиция, подвергшаяся строгой критике за неспособность справиться с паникой, вяло оправдывалась, что буря вывела из строя и их системы связи. Электрические удары вызвали в толпе, и без того эмоционально заряженной, массовую истерию, что вылилось в панику. Это было основное, самое глубокомысленное толкование. Остальные были еще более причудливы, но и их полностью не отвергали: якобы Алиса Пэджетт обладала некой аномальной психической силой и, не совладав с ней, нарушила хрупкое природное равновесие, отчего район потрясли подземные сдвиги, что перепугало толпу и опять же вызвало массовую истерию (к сожалению, никакие сейсмографические наблюдения не подтвердили эту гипотезу); якобы некая антирелигиозная организация (возможно, та же самая группа, что ранее убила монсеньера) заложила под место поклонения бомбу. И появлялись все новые объяснения, вызывая еще большую путаницу.
В то черное воскресенье возле святыни собралось более двадцати тысяч паломников, и если случилось чудо, то оно заключалось в том, что в панике погибли всего сто пятьдесят восемь человек. Многих затоптали насмерть сотоварищи-богомольцы; несколько человек скончались от сердечною приступа или апоплексического удара; другие; оказавшиеся, на возвышении у алтаря или рядом с помостом, получили смертельные ожоги, а многие погибли в давке во время бегства с лужайки. И еще очень многие получили серьезные травмы и увечья. Состояние множества присутствовавших там инвалидов критически ухудшилось. Странно, что к тем, кого Алиса исцелила прежде, вернулись их прежние хвори и недуги, как будто смерть девочки отменила все чудеса.
Множество неудачливых богомольцев, в том числе священнослужителей и монахинь, заявляли, что видели, как земля разверзлась. Но все они страдали от нервного расстройства, и даже спустя несколько недель их состояние здоровья характеризовалось в лучшем случае как «нестабильное». Факт оставался фактом, что у сотен, может быть, даже у тысяч свидетелей воспоминания об инциденте совершенно стерлись: все, что они могли вспомнить, это яростную бурю и бегство с лужайки.
В средствах массовой информации было множество домыслов — от дикого стремления к раздуванию сенсаций в так называемой желтой прессе (как будто этот инцидент еще требовалось раздувать) до преднамеренно сдержанных научных и философских точек зрения в более консервативных изданиях. Фенн больше не участвовал в этом представлении. Он уволился из «Курьера» и отказался от предложений национальных информационных агентств. Он даже отказывался отвечать на вопросы, касающиеся событий той ночи. Может быть, когда-нибудь, когда в голове прояснится и нервы успокоятся, он сядет и напишет правдивую книгу о Бенфилдской святыне. Но эту книгу будут продавать как беллетристику — кто же поверит приведенным в ней фактам?
