— Нет, друг мой… — Помотав головой, задумчиво ответил Давид. — Это только начало!
Давид бесцельно бродил по узким коридорам Юпитера. Вокруг царила беспрерывная беготня и хаос. Обезумевшие от страха и звука выстрелов жители, будто ополоумевшие метались по всем этажам. Бойцы убежища по началу пытались урезонить чересчур возбуждённых соотечественников и навести какой никакой порядок, но всё было напрасно.
В ответ на угрозы и выстрелы в воздух, в стенах Юпитера разразилась ещё большая паника. Махнув на всё рукой, бойцы отправились зализывать раны. Для многих этот день стал последним, но было и множество тяжелораненых. Которые заслуживали к себе больше внимания чем голосящие по чём зря бабы.
На него пару раз натыкались рассеянные жители, но завидев бледное, ничего хорошего не предрекающие лицо героя, в суеверном ужасе старались вжаться в стены. В надежде укрыться от этого балагана он зашёл в некогда свою, бывшую ему домом, за многие годы, проведённые в убежище, комнату.
Давид сурово обвёл взглядом перевёрнутую с ног на голову комнатушку. Жилище сильно пострадало от приспешников Павла. Похоже ребята, из шкуры вон лезли, только для того, чтобы нарыть на него что-нибудь противозаконное. Всё перерыто верх дном. Матрас и подушки распороты и валяются на полу. Повсюду пух и перья.
«Раньше мне казалось, что здесь больше места». — Печально подумал герой, обводя взором восемь жалких квадратных метров.
Давид с нежностью поднял с пола, разбитую, загаженную отпечатком сапога рамку. Он долго смотрел на пожелтевшую от сырости фотографию. На ней запечатлены они с Настей. Совсем юные и такие беззаботные. К горлу подкатился предательский ком. Припрятав дорогой для души снимок, поближе к сердцу он ещё раз осмотрелся.
В комнате совершенно не осталось ничего ценного. Ни настольный часов, которые им на годовщину подарил отчим. Ни синих наволочек, которые Настя сама сшила. Пропала даже грязная роба героя. Он уже и не знал на кого грешить. С точки зрения логики такие безделушки не должны были заинтересовать зажравшихся прихвостней администрации. В душе остался подленький осадок на соседей…
Собираясь уже уходить, он обернулся на пороге и напоследок окинул комнату, предательски защипавшими глазами.
«Пускай остаётся как есть». — Печально подумал герой. — «Я сюда больше ни ногой».
Как вдруг его взгляд упал на нечто жёлтое. С замиранием сердца он достал из-под кровати небольшой, обтянутый плёнкой блокнотик. Не приставляющий абсолютно никакой ценности для людей Павла, он был брезгливо брошен на пол, но для героя он имел поистине важное значение.
Когда-то давно, ещё до женитьбы, он пытался писать стихи. Даже если бы он и захотел, то при всём бы желании не смог бы вспомнить, когда он последний раз брался за перо. Но всё же это была частичка его счастливого прошлого! До того, как вся его жизнь стремительно полетала в ад, у него была семья, жена, должен был появиться ребёнок. Он даже начинал сочинять в голове стих для Насти, по поводу рождения сына… Медленно опустившись на обод скрипучей металлической кровати он раскрыл блокнот. Строчки проносились одна за другой, оставляя тяжёлый осадок в душе.
Пускай эти стихи не были вершиной поэтического творчества, да и показывать их кому либо кроме жены и близких было необычайно стыдно… Горячие, капли одна за другой закапали на исписанные карандашом страницы.
Конец первой книги серии: Донбасс. Наследие Великих.
Вот несколько стихов, (самых приличных), некогда написанных Давидом Семёнычем Громовым:
Кому пишу я эти строки?
Кому пишу я эти строки? Тебе?
Что ж так тому и быть.
Они как мы с тобой жестоки
В войну с любовью им плыть и плыть.
Скажи мне дурачку слепому,
За что так полюбил тебя?
Когда осеннею порою
Клялась в любви мне, не любя.
Насколько много гнили в душах,
Насколько мало доброты,
Когда-то я тебя послушал.
Ошибся я, несчастье моё ты,
Я помню как болело моё сердце,
Когда ты говорила я дождусь.
Не буду тешится надеждой.
И без любви я обойдусь.
Нет радости без горя, нет жизни без утраты.
И это понял я, когда прошли года,
Представлю я себя, себя рядом с тобой.
Заварю я чай и сяду у окна.
Запомни друг сердечный
Читатель мой прилежный,
Как мучился сей автор
В яркой юности своей.
* * *
Любовь несёт нам радость, местами несёт боль.
И только настоящая, в беде будет с тобой.
Подумай друг мозгами, не позорься средь людей.
Не стоит доверять все сердце только ей.
О человеке, который вечно чем-то не доволен…
Устал я размышлять о вечном,
О смысле судеб размышлять
Сей темы обсуждения бесконечны
Из жизни быдла не отнять.
Сидят в обкуренном и чадном,
Кабаке дешёвом не простом,
Бутылками обставлены ребята
Во хмеле души рвутся на простор…
О как же нам живётся здесь не просто!
От скуки сердце замерзает льдом тоски,
Мы выдвигаем мысли, перспективы
Дым сигаретный разрывает нам вески.
Мне надоело жить бездумной жизнью
Быть потребителем просроченных идей
Судьба уходит днями призмы
Одевши маску паяцев, лицедей,
И знаю я, не стоит огорчаться
Ведь так прожили поколения людей
Лишь надписи напомнят о них братцы
Куда они ушли? Не станет вдруг друзей.
Мне жутко от одной лишь только мысли
Что где то там плита будет моя,
Но нет я вырвусь с той темницы
Себя за разум свой кляня.
Устал я размышлять о вечном,
О смысле судеб размышлять
Сей темы обсуждения бесконечны
Из жизни быдла не отнять.
Стих посвящается той чьё имя я не назову.
Я знаю вас, я видел вас намедни.
По улице вы шли сознание пьяня.
Локоны волос отливали цветом злата,
Разбилось во мне сердце осколками разврата.
Теперь я знаю вас, узнал я ваше имя.
Природа наделила вас красотой богини.
Присели вы напротив, допивши своё кофе,
На ухо прошептали, уединится вы не против.
Утром мы расстанемся. Одевшись я уйду.
Вы обо мне забудете, я новую найду.
И так пройдёт два года, от них и нет следа.
Я видел вас лишь дважды, вы были не одна.
И пусть все повторится, об этом я мечтаю,
И может я вам вновь этой ночью почитаю,
Ту что может показаться смешным сатирику.
На ушко свою томную, жалкую лирику.
Я знаю вас, я видел вас намедни.
По улице вы шли сознание пьяня.
Локоны волос отливали цветом злата,
Разбилось во мне сердце осколками разврата.
* * *
Жажда.
Шальная, дикая охота!
Охота к чувствам, охота к приключеньям.
Судьбу мы ждём за этим поворотом,
Предали нас искусственным мученьям.
Я слышу смех, я вижу этот выход.
Узнал я жизнь томящуюся во мраке.
Я повзрослел и стал спокойней,
Я не решаю проблемы свои в драке.
И как-то всё само собой и прояснилось,
А на душе лежит тяжёлый скуки камень.
Да только темной ночью мне приснилось,
И этим сном я готов поделится с вами.
Седой старик открывши книгу
Водя ногтём своим по ней,
Читал мне медленно под лиру,
Гнусавым голосом своим.
Он говорил мне: — не воруй,
Не прелюбодействуй, не убей.
Живите правильно друг мой.
Не потеряйтесь средь людей.
И этой ночью я в поту
Метался в жарком хмельном бреде.
Во сне я понял правоту
Весёлый звон монетной меди.
Людьми рождаемся на свет,
Но не живёт и половины.
Пустышки ходят по земле,
Безликие кусочки глины.
А старик все говорил,
Слова как гром сознание потрясали:
«Ты друг сердечный не любил!
И в жизни не добьёшься славы!»
Я огорчён, нет я взбешён!
Я возражаю мыслям старца:
— Но ведь и ты же не нашёл
Пути, окромя тропы скитальца.
Летит кулак мой ему в переносицу.
Вдруг вздрогнуло сознание моё.
И голос в голове моей носится:
«Не понял ты жизни науку мою.»
В поту я проснулся один-одинёшенек.
Адски с похмелья болит голова.
Мысли нелепые в сознании носятся,
Шумит в голове от водки война.
