Мерути знал о запрете. Но — сестра. Глупая, любимая Оннали, самая красивая, хоть и глупая. Без него она пропадёт. Потому, дождавшись, когда всё вокруг заснёт, мальчик тихо поднялся и, отодвинув накиданный хлам, протиснулся в дыру, больно расцарапав голую спину сухими жердинами стены.
Огромное дерево лиственника стояло само по себе, мостки не приближались к его корявому стволу, изрезанному расщелинами старой коры. Давно, когда дерево было стройным и только набирало силы, в макушку его ударила молния во время грозы, пришедшей посреди зноя. И вокруг вмятины от ожога стали расти новые ветви. Год за годом лиственник подымал черную от молнии развилку выше, и она, уже большая, как ложе, всё глубже пряталась в густой листве. Летом и весной дети лазили в развилку играть, натащив туда старых игрушек и рваных мешков. Но во время больших дождей озеро окружало толстый ствол, дерево стояло пустым, а ветви свисали к самой воде.
В самом начале дождей Варайя, взяв за руку старшего Корути, привела его вечером к мосткам напротив лиственника. Дразня, велела закрыть глаза руками и ждать. Корути стоял, переминаясь от нетерпения, изгибая стройную спину. Устав ждать, открыл глаза. Тишина вокруг, только дождь мерно шлепал по огромным листьям и, скатываясь, плескал водой о воду внизу. Красивое лицо мальчика стало злым. Он сжал кулаки и огляделся, мелькая головой, как уж-водянчик, ловящий муху. Варайя, поманив, ушла?
Но из гущи ветвей позвал его тихий смех, и, проскользнув по толстой ветке, нависшей над мостками, женщина протянула ему смуглую руку, украшенную множеством красивых браслетов. Корути, оскалившись, подтянулся и закинул ноги на толстый сук, обрушивая водопады с широких листьев. А Варайя, мелькнув ящерицей, уже ждала его в развилке, раскинув согнутые в коленях гладкие ноги.
С тех пор они приходили сюда, и никто не тревожил их в кроне лиственника, на широком ложе, куда Корути постелил украденную из дома лучшую циновку…Иногда, в хижине, поедая сготовленную матерью еду, он вдруг думал о том, что Варайя, гибкая Варайя с круглыми бёдрами, с никогда не закрывающимся ртом, но всегда прикрытыми, как от сладкой боли, глазами, она ведь — взрослая женщина. Вдруг там, с мужчиной. И, отбросив миску, срывался, убегая по мосткам. Оглядываясь, подкрадывался к лиственнику, слушал, а потом, как лесная кошка, вскидывал тело на толстую ветку, щерясь крепкими зубами. Но никогда не было там Варайи, без него — не было…
Сегодня Корути был зол. Лежал на боку, согнувшись, ловил руками прохладные ступни Варайи, которыми она, играя, то упиралась ему в живот, то щекотала или проводила по носу маленькими пальцами, натёртыми душистой травой. Лежа навзничь, она вертела в руках подаренную Корути странную Вещь, щёлкала клювиком-замочком, открывала, подносила к лицу, в бледном свете восходящего Еэнна старалась рассмотреть свой нос и глаза.
— Что же ты молчишь, мой сильный мужчина, мой корень, стебель моей травы? Тебе плохо с Варайей? Варайя надоела тебе?
— Нет.
Женщина изгибалась лежа, поднимала над головой босую ногу, любуясь, и снова укладывала её так, чтобы пальцы упирались в жёсткий живот мальчика.
— Тогда весели меня, малыш! А то я поищу себе другого мужчину!
— Я не малыш! — Корути ухватил её ступню и сжал. Варайя ойкнула. Вырвала ногу и поджала, потирая ступню.
— Мне больно! Думаешь, подарил игрушку, и ты мой хозяин? Посмотри, какая у тебя Варайя!
Выпрямляясь, встала во весь рост и тряхнула головой, рассыпая по плечам чёрные кольца волос. Корути сидел напротив, обхватив колени руками, и, подняв глаза, следил, как она танцует телом, переминаясь с одной ноги на другую, изгибает спину, и по круглому бедру бежит размытый блик. Одной рукой держится за свисающую ветку, в другой — раскрытая Вещь.
— Ну? Ну? — дразнит, отступая на шаг, когда он, вытянув руку, пытается поймать её щиколотку.
— Ты красивее Айны, — оставив попытки, проговорил наконец, Корути. И снова ощерил зубы в яростной гримасе:
— Завтра, уже завтра Айна будет светить и вода уйдет! Где же мы с тобой будем?
— Скажи спасибо лиственнику, он был нам домом. И не волнуйся, тайных домов много. Иди ко мне, мой храбрый мальчик, мой воин, победивший Варайю.
Скрещивая ноги, плавно села, притягивая его сильной рукой. Корути подполз ближе и замер, прижимаясь головой к её налитой груди.
— Пусть посмотрит на нас небесный охотник, — шепнула женщина, и мальчик почувствовал, как мягчеет её тело, будто жара растопила его, как плывет оно под его тяжестью. С мыслями о том, кого и сколько раз принимала Варайя в других своих тайных домах, Корути навалился на неё, рукой отводя в сторону согнутое колено. И прижался, ёрзая, тоже как ящерица, сцепляя зубы от ярости, думая о других её мужчинах и теряя голову от этого.
— Тс-с-с… — женское тело вдруг напряглось. Обхватив мальчика за шею, Варайя прижала его к циновке.
— Что?
— Молчи. Кто-то идёт. Маленький кто-то…
По залитым бледным светом мосткам осторожно двигалась маленькая фигурка. Дойдя до изгиба дорожки, остановилась и выпрямилась, вытягивая над водой руки с зажатым в них тёмным предметом.
— Тише… — Варайя вытянула шею, прислушиваясь. Над ними шелестели широкие листья, а маленький кто-то, стоя на свету, стал медленно, запинаясь и подбирая слова, говорить:
— Храбрый Еэнн, небесный охотник, да будет копьё твоё всегда в крови зверя. Прими мой подарок и дай мне взамен…
Замолчал, и тишина встала вокруг. Редко крапал дождь, чуть слышно щёлкая по листьям. Лился через поредевшие тучи свет Еэнна.
Мерути присел на корточки, положил на мостки лашатту. В ночном свете она казалась мёртвой и глаз вместо весёлого синего стал чёрным и страшным. Мальчик вздохнул, вытащил из складок тайки круглый тяжелый голыш и, размахнувшись, ударил по расписному боку игрушки. Тенькнули глиняные осколки. И двое на дереве увидели, как мальчик поднял лицо к ночному небу.
— Сохрани Оннали, храбрый Еэнн, пусть она не уйдёт!
И замолчал, прислушиваясь и ожидая знака. Варайя шевельнулась, убрала руку от шеи Корути. Еле слышно звякнул замочек на металлическом кругляше.
— Что ты?.. — Корути оглянулся и увидел улыбку Варайи.
— Тс-с… — она вытянула руку, ловя в зеркальце белый луч Еэнна, проникший через прогал в листьях. И направила пойманный луч на горку осколков.
Мерути охнул и прижал к груди кулаки. Сидя на корточках, смотрел, как пляшут по разбитой лашатте лунные блики. А потом поднял счастливое и испуганное лицо к небу.
— Да будет жизнь твоя в небесах сытой и счастливой, Большой Охотник!
