— Я полагаю, что любая чрезмерная сила опасна, если использовать ее во зло.
— Вы, мистер Армитейж, из меня какое-то чудовище делаете, — сказала она. А потом, взглянув на меня в упор, продолжила:
— Вы меня не любите. И всегда меня в чем-то подозревали, не доверяли мне, хотя я никакого повода не давала.
Обвинение было настолько неожиданным и точным, что я не нашелся, что возразить. Она же, помолчав, сказала, жестко и холодно:
— Не вздумайте вмешиваться в мою жизнь, мистер Армитейж. И не вздумайте из предубеждения настраивать против меня вашего друга. Не стоит ссорить нас с мистером Каулзом, ни к чему хорошему это не приведет.
В ее словах, в звучании ее голоса слышалась явная угроза.
— Вмешаться не в моей власти, но я боюсь за друга, — ответил я. — То, что я видел и слышал, дает веские основания для страха.
— Ох уж эти страхи…- сказала она презрительно.- Что, интересно, вы видели и слышали? Что-нибудь от мистера Ривза? Он ведь тоже, кажется, ваш друг?
— Ривз никогда не упоминал при мне вашего имени, — сказал я, ничем не погрешив против истины. — Кстати, я должен сообщить вам печальную новость- он при смерти.
И я взглянул на девушку: проверить, какое впечатление произвели мои слова. Мы как раз проходили мимо окон, свет падал на лицо мисс Норткот. Она смеялась! Да-да, тихонько смеялась, лицо ее сияло неприкрытой радостью. Тут я испугался уже не на шутку. С этой минуты я не доверял ни единому слову мисс Норткот.
До дома дошли молча. Прощаясь, она взглянула на меня предостерегающе. «Не вздумайте мешать мне, это опасно», — читалось в этом взгляде. Однако меня не остановили бы никакие угрозы, если б имелся очевидный способ защитить Баррингтона Каулза. Но какой? Рассказать ему? О чем? Что женихов этой девушки преследует злой рок? Что его невеста жестока? Что в ней таится сверхчеловеческая воля?… Для страстно влюбленного Каулза все это сущие мелочи. Человек такого склада просто не поверит, что его любимая виновата или нехороша. И я молчал.
В рассказе моем наступает перелом. Все, описанное доселе, основано на предположениях, логических рассуждениях и выводах. А теперь я, уже как непосредственный свидетель, обязан бесстрастно и точно описать смерть моего друга и то, что ей предшествовало.
В конце зимы Каулз заявил, что хочет жениться на мисс Норткот не откладывая, вероятно — весной. Он, как я уже говорил, был вполне состоятельным человеком, у невесты его тоже имелись сбережения. Причин для отсрочки не было.
— Мы снимем домик на Косторфайне и надеемся, что ты нет-нет да и заглянешь на огонек, — сказал он мне.
Я поблагодарил, отогнал дурные предчувствия и убеждая себя, что все обойдется.
Недели за три до свадьбы Каулз предупредил меня, что вернется заполночь.
— Кейт прислала записку. Просит зайти вечером, часов в одиннадцать. Поздновато, конечно, но она, должно быть, хочет обсудить что-нибудь по секрету от старушки.
Каулз ушел. Лишь тогда я вспомнил о таком же ночном разговоре мисс Норткот с беднягой Прескоттом — как раз перед его самоубийством. Вспомнился мне и горячечный бред Ривза, о смерти которого, по трагическому совпадению, я узнал именно в тот день. Что же все это значит? Быть может, у прекрасной ведьмы есть какой-то секрет, который она непременно — откроет накануне свадьбы? А может, ей запрещено выходить замуж? Или на ней нельзя жениться? Меня снедало беспокойство. Я наверняка догнал бы Каулза и попытался отговорить его от встречи с невестой — пускай даже с риском потерять его дружбу, — но, взглянув на часы, понял, что опоздал.
И решил не ложиться, а дождаться его возвращения. Подбросил угля в камин, снял с полки какой-то роман… Вскоре, однако, я отложил книгу: собственные мысли, треножные и гнетущие, занимали меня куда больше. Двенадцать, половина первого, Каулза все нет. Наконец уже около часа ночи с улицы донеслись шаги, потом раздался стук в дверь. Я удивился: мой друг никогда не выходил без ключей. Поспешив вниз, я распахнул дверь и понял, что сбылись мои худшие опасения. Баррингтон Каулз стоял, прислонясь к перилам лестницы, низко опустив голову- в полнейшем, бездонном отчаянии. Переступая порог, он пошатнулся и упал бы, не обхвати я его за плечи. Так, одной рукой поддерживая друга, сжимая фонарь в другой, я довел Каулза до нашей гостиной. Он молча повалился на кушетку. Здесь было светлее, чем на лестнице, и, взглянув на друга, я ужаснулся разительной перемене, происшедшей с ним за эти часы. Лицо, даже губы мертвенно бледные, щеки и лоб в липком поту, взгляд блуждает — короче, другой человек! Он словно пережил какое-то страшное потрясение, глубоко поколебавшее самые глубины его разума и чувств.
— Милый друг, что случилось? — отважился я нарушить молчание. Надеюсь, ничего ужасного? Ты здоров?
— Бренди! — выдохнул он наконец. — Налей мне бренди!
Не успел я достать графин, он выхватил его трясущейся рукой и плеснул себе в стакан чуть не половину. Обыкновенно он был весьма воздержан, но сейчас выпил бренди залпом, не разбавляя. Похоже, спиртное придало ему сил, щеки слегка порозовели. Каулз приподнялся на локте.
— Свадьбы не будет, — сказал он с нарочитым спокойствием. Впрочем, голос его заметно дрожал. — Все кончено.
— Ну и не грусти! — попытался я ободрить его. — У тебя вся жизнь впереди. А что, собственно, случилось?
— Что случилось? — простонал он, закрывая лицо руками. — Боб, ты не поверишь. Это слишком страшно, слишком ужасно… немыслимо… непостижимо… — Он горестно замотал головой. — Ох, Кейт, моя Кейт! Я считал тебя ангелом во плоти, а ты…
— А ты? — повторил я. Мне очень хотелось, чтобы Каулз договорил.
Он посмотрел на меня отрешенно и вдруг воскликнул:
— Чудовище! — Он воздел руки к небу. — Исчадье ада! Вампир, прикинувшийся агнцем! Боже, Боже, прости меня…
— Он отвернулся к стене.- Я и так сказал слишком много,- произнес он едва слышно. — Но я люблю ее, я не в силах ее проклясть. Я люблю ее по-прежнему.
Умолкнув, Каулз лежал теперь неподвижно, и я было обрадовался, что алкоголь его усыпил. Вдруг он повернулся ко мне.
— Слышал когда-нибудь про оборотней? — спросил он.
— Слышал.
— Знаешь, у Марриета в одной книге есть прекрасная женщина — она ночью превратилась в волка и сожрала собственных детей. Интересно, откуда он взял этот сюжет?
Мой друг, глубоко задумавшись, снова умолк. Потом попросил еще бренди. Под рукой у меня оказался опий и, наливая бренди, я щедро подмешал туда порошка. Каулз выпил и снова уткнулся головой в подушку.
— Что угодно, только не это…- простонал он. — Смерть и то лучше… Какой-то замкнутый круг: жестокость, преступление, снова жестокость… Все, что угодно, только не это, — повторял он монотонно. Наконец, слова стали неразличимы, веки его сомкнулись, и Каулз погрузился в тяжелый сон. Я бережно перенес его в спальню и, соорудив себе лежанку из стульев, провел возле него всю ночь.
Проснулся Баррингтон Каулз в сильнейшем жару. Многие недели был он меле жизнью и смертью. Его лечили все медицинские светила Эдинбурга, и сильный, крепкий организм Каулза одолел болезнь. Все это время я не отходил от его постели, но далее в самом бессвязном бреду с его губ не слетело ни слова, приоткрывшего бы мне тайну мисс Норткот. Иногда он произносил ее имя — нежно и благоговейно. Иногда же опять восклицал: «Чудовище!» и отталкивал ее, невидимую, точно спасаясь от цепких рук. Несколько раз говорил, что не продаст душу за красоту. Чаще же всего он жалобно повторял: «Но я люблю ее, люблю… Я не смогу разлюбить»…
Мой друг выздоровел, но это был уже не прежний Каулз, а совершенно иной человек. Лишь глаза на изможденном долгой болезнью лице блестели по- прежнему, пылали из-под темных густых бровей. Каулз стал эксцентричен, непредсказуем: то раздражался беспричинно, то невпопад хохотал. Прежней естественности не было и в помине. Порой он. испуганно озирался, но, похоже, и сам не сказал бы определенно, чего он все-таки боится. Имя мисс Норткот больше не упоминалось — ни разу до того рокового вечера.
