С трудом аббат вернулся наземь,
От мыслей сладких непростых.
– Кто там? – спросил святой спокойно.
– Росарио, – и голос стих.
– Войди, сын мой! Войди конечно!
Дверь в келью тихо отворилась,
Вошёл послушник не спеша.
Корзинку внёс святому в милость.
Послушник окружал себя,
Какой – то странной скрытой тайной.
Никто не знал, а кем он был?
Лицо скрывал под одеянием.
Свой он огромный капюшён,
От братьев опускал так низко.
Боялся быть раскрытым он,
Чудной, молоденький мальчишка.
А в монастырь его привёз
Какой – то странник неизвестный.
Про знатность, экипаж гласил,
Одежд его великолепность.
Внёс в монастырь солидный вклад,
Юнца просил принять он к братьям.
Два года пронеслись стрелой,
Не приезжал тот путник в платьях.
Юнец был очень нелюдим,
Он сторонился всех и мира.
Обряды сторого соблюдал,
Святой лишь был его кумиром.
С Амбросио он был собой
И говорил весёлым тоном.
Учился знаниям у него,
Смышлёный парень из сословья.
И с ним святой менялся сам,
Покой давал подростка голос.
Про боль аббатства забывал,
С ним он смягчал свою суровость.
Менял свой строгий тон на лад,
Был мягок, ласков он к Росарио,
Который был, как ангел чист
Под этим строгим одеянием.
Как сына полюбил его,
С отцовской нежностью общался.
Невольно жаждал лик узрить,
Но вспоминал запрет аббатства.
– Простите, отче, что я здесь,
Что потревожил келью вашу.
Просителем я к вам пришёл,
Мой брат опасно болен в братстве.
Смиренно вас прошу молить,
О его скором исцеление.
И если Бог внемлет мольбе,
Не призовёт к вратам на небе.
Сказал послушник и умолк
На стол корзинку он поставил.
Упал к Амбросио к ногам
И капюшон слегка поправил.
– Ты знаешь сын уже давно,
Просить меня можешь о многом,
Что в моих силах, помогу,
И к Богу укажу дорогу.
Как брата твоего зовут?
– Винченцо, отче, делла Ронда.
– Достаточно, буду молить.
Святой Франциск поможет просьбе.
Что у тебя в корзинке той,
Росарио, послушник мудрый?
– Цветы для вас я в ней принёс,
Чтоб келью вам сделать уютней.
– Твоя заботливость, сын мой,
Меня чарует, восхищает!
По вазочкам цветы расставь,
Как нравится тебе, Росарио.
Пока послушник украшал
Святого келью, непростого.
– Сын мой, тебя не видел я,
Сегодня вечером в соборе.
– Поверьте, Отче, я там был,
За вашу милость благодарен!
Не мог не стать свидетелем,
Как все вас восхваляли в храме.
– Причин для этого, их нет.
Мои уста лишь то гласили,
Что Бог хотел им всем сказать.
Заслуга вся его, мой милый!
Так понял, что и ты друг мой,
От проповеди моей в восторге?
– Вы превзошли себя во всём,
Как в прошлый раз. – Когда, Росарио?
– Когда покойный настоятель
Ушёл с недугом непростым.
Вы красноречием блистали,
Я восхищён тогда был им!
– Я помню этот случай, правда!
Прошло с тех пор не мало лет.
Как слышал ты меня, Росарио,
Тебя тогда не знали здесь?
Клянусь же Богом предпочёл бы
Не дожить до того я дня.
Каких всех мук, какой печали
Я избежал б в свои года.
– Какие муки в твои годы?
Амбросио не мог понять.
– И, что тогда с тобой случилось,
Что начал, ты, с тех пор страдать?
– Все муки эти непростые,
Мой Отче, вам их не понять.
О, если б вы их испытали,
Могли, как я и вы страдать!
Они тогда б в вас пробудили,
Гнев, сострадание за миг,
Но, что сейчас меня терзает,
Приносит радость в мою жизнь!
О, если бы не эта пытка,
За опасение всего.
Покой обрёл б я в этой келье,
Но вечный страх лёг на плечо.
Отринул всё, навек оставил
Весь свет и радости свои я.
И не осталось ничего,
Лишь ваша дружба мне по силе.
Её ценю и дорожу ей,
И не дай Бог лишусь её!
Вы содрогнётесь перед силой
Отчаяния, пленит оно!
– Ты опасаешься за дружбу,
Сын мой, о чём ты говоришь?
Ты доверять во всём мне можешь,
Прошу, откройся, облегчись!
– Поверьте, только вы способны
Облегчить душу мне во всём,
Но всё раскрыть я вам не в силах,
Я не готов пока ни в чём.
Боюсь с презрением, отвращением,
Прогоните тогда меня.
И не дай Бог отринитесь
От чувств
