поскольку…
– Я знаю, что значит «евнух», но с чего тебя кастрируют, если ты принесешь мне еду?
– Ой! Я думал, под «едой» мы подразумеваем Коннора.
Я смеюсь.
– Может, тебя это удивит, – говорю в свою очередь, – но я вовсе не на тройничок намекала, мелкий ты развратник!
Феб широко улыбается, отчего черты его красивого лица заостряются.
– Значит, только еду?
– Ага. Только еду.
– А вино?
– Никакого вина! – Я прижимаю ладонь к беспокойному животу. – Учитывая, сколько я вчера выпила, еда в желудке обязательно забродит.
Рассмеявшись лающим смехом, Феб стремительно удаляется. Когда он исчезает из виду, я закрываю дверь и подхожу к клочку окна, из которого открывается вид на Марелюче. На голубой глади покачивается деревянное судно, полностью черное. Пытаюсь разглядеть друзей, поскольку подозреваю, что корабль их, но я слишком высоко, а они слишком низко.
Записка Энтони по-прежнему у меня в кулаке. Наконец разворачиваю ее и читаю нацарапанные в ней слова.
Удивленно вскидываю брови. Это стих!
Не то чтобы я думала, будто капитан не способен слагать рифмы, просто я скорее ожидала увидеть нарисованную от руки карту с указанием слабых мест Небесного Королевства.
Ага, раскатала губу!
Вероятно, в царстве Лора нет слабых мест.
Вспоминай за столом, не кляня,
Мы друзья ведь, как нож и ножны.
Может, ты и любила меня,
Но свободу ты любишь больше.
Тебе дальше идти одной,
Но сердце мое с тобой.
Сердце колотится, наполняя вены кровью: приходится прислониться к стене, чтобы не упасть.
Как бы поступил Лоркан, прочитай он эти строки? Может, я и не считаю себя его собственностью, но Король воронов чертовски ревнивый. Наказал бы он Энтони за столь сентиментальное отбытие?
Я прижимаю ладонь к небьющемуся стеклу.
– Сумасшедший! Зачем рисковать жизнью, заявляя о чувствах, которым ни один из нас не может поддаться?
Не то чтобы я поддалась своим чувствам, когда у меня была возможность. Я была настолько одержима Данте, что убедила себя, будто моя единственная цель в жизни – посадить его на трон. Даже отдала этому неблагодарному фейри свою девственность. Разумеется, это вовсе не приз какой-то, но я отдала Данте все. Тем не менее мой язык оказался для него слишком остер, а уши – недостаточно.
Я представляю, как он стоит на пристани, наблюдая, как причаливает судно из Неббе, ветер треплет его длинные косы, украшенные драгоценными камнями, они хлещут по его белому мундиру. Если только он теперь не носит золото, как Марко. Поменяв белое на золотое, закрываю глаза и вновь его представляю. У меня настолько богатое воображение, что я даже чувствую запахи – лимона, соли, эвкалипта – и слышу звуки: ровный голос Данте, легкий – Габриэле. Когда всплывают также голоса Таво и Сильвия, я распахиваю глаза. Как бы я ни презирала эту каменную клетку, там мне тоже быть не хочется.
Иду к кровати и заправляю ее с армейской аккуратностью, которую воспитала во мне нонна и которую я отчаянно пыталась привить и Фебу, однако этому мальчишке нисколько не нравится ни застилать кровати, ни убирать в комнате, ни… Да что уж говорить, Феба интересуют лишь удовольствия, какие только существуют на земле фейри.
Вновь перечитав записку Энтони, засовываю ее под матрас. Наверное, следует выбросить ее в ночной горшок, но это мое первое любовное послание, и хотя я не влюблена в капитана, хранить любовное письмо кажется крайне романтичным.
О, как же мне хочется показать его мамме! Она обожает романтику.
Я стряхиваю с себя грезы.
Агриппине, а не мамме.
Сжав кулаки, поднимаю взгляд на море – на остров, который словно плывет по океану, как шарик клубничного мороженого.
Это родина моих предков.
Колдуний…
Я дрожу от мысли, что мой род состоит из женщин, которые используют для заклинаний кровь.
Подумать только, а ведь когда-нибудь от капли того, что течет по паутине под моей кожей, меня будут бояться так же сильно, как их. Утешает лишь то, что друзья, зная мое истинное происхождение, пока меня не отвергли.
Желание больше узнать о своем наследии и будущих силах вызывает соблазн проникнуть в комнату Лоркана. Наверняка он скроет правду, ведь когда ко мне вернется магия, я стану вновь уязвима перед обсидианом, да к тому же меня вышвырнут из Люче.
Двойная потеря для Короля воронов.
Полагаю, и я ничего особенно не выиграю, разве что…
Поскольку я только наполовину ворон, возможно, обращусь в обсидиановую глыбу только наполовину. Так себе расклад. Если окаменеет нижняя часть, то можно распрощаться с ходьбой. А если верхняя… да, определенно, незавидная участь.
Лоркан наверняка знает, что происходит с полукровками.
Вдруг пол накреняется, а каменная стена перед глазами расплывается.
Я оказываюсь в комнате, полностью уставленной книгами – толстыми кожаными корешками с позолоченным тиснением. Некоторые названия понятны, некоторые явно не на лючинском: с черточками над буквами и посередине слов.
Разворачиваюсь. Где это я, подземный мир меня задери?! Я почти теряю равновесие, когда носа касается черная кожа брони, а спины – жесткая рука. Вытягиваю шею и тяжело сглатываю, встречаясь взглядом с золотистыми глазами.
– Нестерпима разлука, Биокин? – Его запах щекочет кончик носа, как переливающийся на ветру солнечный свет и летние грозы.
Закатив глаза, впиваюсь ладонями в жесткий кожаный нагрудник.
– Отпусти!
Прикосновение к спине исчезает так внезапно, что я отшатываюсь и ударяюсь копчиком о книжный шкаф.
– Как я здесь очутилась?
– В моем сознании? Ты моя пара.
– Твое сознание – библиотека? – Я намерена пропускаю вторую часть ответа мимо ушей.
На его губах появляется улыбка.
– Когда я бодрствую, мое сознание выглядит так же, как место, в котором находится мое тело. Когда сплю, сознание там, куда приводят меня сны.
Хм!
– Каков предел этой самой ментальной штуки?
– Парных уз?
Я бросаю на него испепеляющий взгляд, который, надеюсь, выражает мое отношение к тому, что он упорно использует это выражение.
Его улыбка становится шире.
– Ресничка в глаз попала? – спрашивает он. Я недоуменно хмурюсь. – У тебя левое веко подергивается.
Я широко распахиваю глаза и выставляю вперед подбородок. Новый взгляд, которым я его прожигаю, ничуть его не пугает.
– Каков предел, Морргот? Сосредоточься. Каков размах ментальной связи?
– Парных уз.
– Ментальной связи. – Мое упрямство только забавляет его еще больше.
– Нет никакого предела. Пока бьются наши сердца, мы можем проникать в сознание друг друга.
Что ж, как говорится, мерда!
– Тогда почему Кахол не может проникнуть в
