– Ощущение сродни deja vu,– ответила она очень тихо.– Нет, не совсем верное выражение. Скорее, это напоминает повторение уже не раз виденного сна. Жара, шум, язык, запах – все знакомое и одновременно чужое.
– Извини, если расстроил. Амрита покачала головой.
– Нет, Бобби, это меня не расстраивает. Это пугает меня, но не расстраивает. Я нахожу это очень соблазнительным.
– Соблазнительным? – Я уставился на нее.– Что же, скажи ради Бога, мы увидели здесь такого соблазнительного?
Не в привычках Амриты было бездумно бросаться словами. Она часто выражала свои мысли гораздо точнее, чем я.
Она улыбнулась.
– Ты хочешь сказать, не считая Камлахьи Бхарати? Она сбросила босоножку и побултыхала ногой в воде. Утонувшая в другом конце бассейна крыса отсюда видна не была.
– Серьезно, Бобби, все это кажется мне каким-то странным образом соблазнительным. Как если бы все эти годы я использовала лишь часть своего рассудка, а теперь вступает в действие другая его часть.
– Тебе хотелось бы остаться здесь подольше? – спросил я.– Я имею в виду, когда все дела будут закончены…
Я смешался.
– Нет,– сказала Амрита, и ее голос не оставлял сомнений в окончательности ответа.
Я покачал головой.
– Извини, что оставил тебя одну после обеда и согласился на эту встречу вечером… Думаю, что мы неправильно сделали, приехав сюда втроем. Я недооценил, насколько трудно тебе будет с Викторией.
Откуда-то сверху послышалась серия резких приказаний на языке, напоминавшем арабский, после чего последовал поток носового бенгальского. Хлопнула дверь.
Амрита снова подошла ко мне и села рядом. Она взяла Викторию и положила ее к себе на колени.
– Ничего, Бобби. Я знала, как все это будет. Подозревала, что, скорее всего, не понадоблюсь тебе в качестве переводчика, пока ты не получишь рукопись.
– Извини,– повторил я.
Амрита снова посмотрела на бассейн.
– Когда мне было семь лет,– сказала она,– летом, накануне переезда в Лондон, я видела призрака.
Я посмотрел на нее. Большего удивления или недоверия я не испытал бы, если бы Амрита сообщила мне, что влюбилась в немолодого посыльного и собирается от меня уходить. Амрита была – по крайней мере до настоящего момента – наиболее рациональным человеком из всех, кого я знал. Ее интерес к сверхъестественному и вера в потустороннее до сих пор никак не проявлялись. Мне никогда не удавалось заинтересовать ее даже дрянными романами Стивена Кинга, которые я каждое лето таскал с собой на пляж.
– Призрака? – только и смог выговорить я наконец.
– Мы ехали поездом из дома в Нью-Дели к нашему дяде в Бомбей,– заговорила Амрита.– Ежегодная поездка с сестрами и матерью в Бомбей в июле всегда была волнующей. Но в том году заболела моя сестра Сантха. Мы сошли с поезда к западу от Бхопала и два дня прожили в железнодорожной гостинице, пока местный врач лечил ее.
– С ней ничего не случилось? – спросил я.
– Нет, у нее была всего лишь корь,– ответила Амрита.– Но я оставалась единственной, кто еще не болел корью, поэтому спала не в номере, а на маленьком балкончике, выходившем на лес. Пройти на балкон можно было только через ту комнату, где спали мои сестры и мать. Сезон дождей в то лето еще не наступил, и было очень жарко.
– И ты увидела призрака? Амрита слегка улыбнулась.
– Я проснулась среди ночи от звука плача. Сначала я решила, что плачет мать или сестра, но потом увидела пожилую женщину в сари, которая сидела на краю моей кровати и всхлипывала. Помню, страха я не ощутила – лишь удивилась, как это моя мать позволила чужой женщине пройти через комнату и устроиться на балконе рядом со мной.
Ее плач был очень тихим, но почему-то чрезвычайно пугающим. Я протянула руку, чтобы утешить ее, но не успела я прикоснуться к ней, как она перестала плакать и посмотрела на меня. Оказалось, что она не такая уж и старая, просто ее состарило какое-то ужасное горе.
– А что потом? – не выдержал я.– Откуда ты узнала, что это призрак? Она растаяла, ушла по воздуху, превратилась в кучу грязи и тряпья – или что?
Амрита покачала головой.
– Луна на несколько секунд скрылась за облаками, а когда снова стало светло, этой женщины уже не было.
Я закричала, мать и сестры выбежали на балкон и заверили меня, что никто не проходил через комнату.
– Гм,– пробормотал я.– Звучит не слишком убедительно. Тебе было семь лет, и ты, наверное, спала. А даже если и не спала, то откуда ты знаешь, что это не была какая-нибудь горничная, взобравшаяся по пожарной лестнице, или еще кто-нибудь в этом роде?
Амрита взяла Викторию на руки и прислонила головкой к плечу.
– Согласна, что это не самая страшная история про призраков. Но она напугала меня на многие годы. Видишь ли, прямо перед тем, как луна скрылась, я посмотрела прямо в лицо этой женщине и очень хорошо знала, кто она такая.
Амрита похлопала девочку по спинке и посмотрела на меня.
– Это была я.
– Ты?
– Тогда я и решила, что хочу жить в стране, где я не увижу призраков.
– Неприятно тебе об этом говорить, маленькая,– сказал я,– но Великобритания и Новая Англия по привидениям занимают не последнее место.
– Возможно.– Амрита поднялась, крепко прижимая к себе Викторию.– Но я их не вижу.
В девять тридцать я сидел в вестибюле, мучаясь все нарастающей головной болью, вызванной жарой и усталостью, испытывая тошноту из-за чрезмерного количества выпитого за ужином плохого вина и перебирая разнообразные отговорки для Кришны, когда тот появится. К девяти пятидесяти я решил сказать ему, что заболела Амрита или Виктория. В десять я понял, что мне уже ничего не придется говорить, и поднялся, чтобы пойти наверх, но тут внезапно появился он, расстроенный и возбужденный. Глаза у него покраснели и опухли, будто он плакал. Он подошел и пожал мне руку с таким мрачным видом, словно вестибюль был траурным залом, а я потерял ближайшего родственника.
– Что случилось? – спросил я.
– Очень, очень прискорбно,– сказал он. Его высокий голос пресекся.– Очень страшная новость.
– Что-то с вашим другом? – спросил я, ощутив облегчение при неожиданной мысли о том, что его таинственный информатор сломал ногу, попал под троллейбус или лежит с инфарктом.
– Нет-нет. Вы, должно быть, уже знаете. Мистер Набоков скончался. Великая трагедия.
– Кто? – Из-за его акцента мне послышалось очередное дребезжащее бенгальское имя.
– Набоков! Набоков! Владимир Набоков! «Бледный огонь». «Ада». Величайший стилист среди прозаиков, пишущих на вашем родном языке. Огромная потеря для всех нас. Всех деятелей литературы.
– О-о-о,– только и протянул я.
Я так и не собрался прочитать «Лолиту». А когда я вспомнил, что решил не идти с Кришной, мы уже оказались на улице, во влажной темноте, и он вел меня к коляске, в которой на красном сиденье подремывал тощий, иссохший рикша. При мысли о том, что меня потащит по грязным улицам это человекообразное чучело, внутри меня все запротестовало.
