Они назвали меня Читателем. Хотя я не столько читатель, сколько реконструктор написанного. Все в жизни случается впервые: первое убийство, первая книга… Рваная, без обложки – тем и ценна. Массивная глянцевая обложка сорвана, когда книга внезапно превращается в орудие. Страничный блок разваливается, иллюстрированные истории рассыпаются, закрывая мертвое тельце…
Сильные воспоминания.
– Это книга шуточных рецептов! – горячился Борис. – Ты понимаешь слово «шуточных»? Да невозможно было предвидеть, что кто-то примет их за инструкции!
– Делать из детей обеды – по-твоему, шутка? Я знаю, что для вас, для писателей, допустимо и даже почетно глумиться над всем, над чем нормальные люди плачут, но ТАКИХ шуток я не понимаю и никогда не пойму.
– Ты никаких не понимаешь. Ты человек без чувства юмора.
– А ты смог бы повторить все то же родителям жертв? Глядя им в глаза?.. А лучше – у мэтра спроси, когда будешь брать интервью. Интересно, автор ощущает хоть какую-то вину?
– Спрошу. Хороший вопрос.
– Его «Поваренная книга людоеда», Боб, отвратительна и опасна, с чем согласится любой человек, любящий детей. Я тебе говорю как педагог.
– Любой человек, любящий детей, согласится, что эта книжка развивает ребенка, приучает его к парадоксам. Я про нормальных людей. А нормальный ребенок не усомнится, что перед ним отличный образец юмора, пусть и черноватого, а вернее – абсурдного. Читательское племя, Санек, в целом здоровое…
– И послушное, – закончил Саня. – Как стадо. Стадо племенных читателей.
– «Племенной читатель» – хорошо сказано, – Боб засмеялся. – Покупаю…
Спор этот длился месяцами, как хроническая болезнь с обострениями, – с тех пор как Борис взялся освещать в СМИ дикие инсталляции маньяка.
Сидели в машине, поглядывая на детскую площадку. Сказочный городок, построенный там, почти пустовал, детей было немного. Сева уже расставил на скамейке солдатиков, которых вечно таскал в карманах и в которые играл при любом удобном случае; он увлеченно двигал раскрашенные фигурки и что-то объяснял Оксанке, сидевшей тут же.
– Почтенный автор, гуру детской литературы, навязывает нам сомнительную мысль, что сделать из человека стейк так же естественно, как из свиньи. Это нормально? – стоял на своем Саня. – По его словам, у того, кто кушает маленьких мальчиков и девочек, великолепный вкус. А людоед, если себя уважает, должен выбирать отличников и спортсменов, не говоря уже о юных талантах. Все это – многотысячными, даже миллионными тиражами.
– Не там ищешь виноватого, Санек. Виноват не «гуру», который просто прикалывается и, повторюсь, развивает в детишках ироничный взгляд на мир.
– Сеет добро?
– А что ж еще?
– Цитирую близко к тексту. Противную недотрогу отжать до хруста в суставах, поместить в сеточку и повесить над горячим противнем сушиться. Надутого победителя олимпиады проткнуть шомполом, выпуская благородные газы. Мальчика-ботаника, нарезанного прозрачными ломтиками, сервировать очками, скрипкой и включенным планшетом. Дырявую голову фаршировать куриными мозгами… Это – прикольно?
– Да! – сказал Боб с вызовом. – Прикольно!
– Особенно как представишь себе дырявую голову ребенка… В теории все здорово, книжка полезная, автор – изысканный остряк. А на практике душегуб каждую фразу понимает буквально. Пошутил писатель, мол, надо снять с драчуна три шкуры… Ты помнишь, ЧТО нашли в июне?
– Ну нельзя же сравнивать! Ты так говоришь, как будто между автором книги и маньяком существует связь.
Санька в сердцах ударил руками по рулю:
– Именно связь! Ты, Бобер, никак не врубаешься. Человек, придумавший все, что я сейчас цитировал, не мог не проделывать это сам. Все, что с таким смаком описал. Для начала – у себя в больных фантазиях, а потом, глядишь… А чего? По приколу… Вот мне кажется – мог, вполне мог. Здоровому человеку, например, не вообразить то, что он предложил делать с сорвиголовами. Так что нечего было удивляться, когда возник адепт-единомышленник.
– Ты шутишь? – осторожно спросил Боб.
Санька отвернулся.
Оксана и Юля.
Вернее сказать, Оксана или Юля…
Красавицы, умницы. Грациозные, как лебедушки. Ленивые, капризные, сумасбродные и много чего еще. Такие похожие и такие неповторимые… С какой из них начать? Кто истинная принцесса?
Одна – перед моими глазами, играет на детской площадке. Вторая – где-то далеко, может с мамой, может, с гувернанткой… в любом случае, не с дедом. Дед у Юли – культовый детский писатель, слишком высоко летает, чтобы заниматься собственно детьми…
Которую выбрать?
Обеих держат взаперти, над обеими трясутся, ни на минуту не оставляя без присмотра, так что сложности, возникающие с обеими, одинаковы…
И до чего же они, эти девочки, напоминают мне ту – первую!
Первая… Помню как сейчас. В очередной раз я зависаю на скамейке возле бывшей своей школы; люблю здесь сидеть, вновь и вновь испытывая ненависть и омерзение. Она САМА подошла, САМА села рядом. Первоклассница. Тот возраст, когда правило «Не разговаривай с незнакомцами» еще воспринимается как родительская блажь. Ей не нравилось на продленке: группа была смешанная, состояла из учеников разных классов, четвероклассники издевались над первоклашками – обычное дело. Вот и сбежала. Я привожу ее к ней же домой. Родители на работе, никто нам не мешает. «Тушеная любопытная дурочка, фаршированная каштанами» – ах, что за прелесть… За каштанами пришлось сбегать на рынок – после того как маленькая хозяйка задохнулась в духовке… Как ни крути, это была первая настоящая реконструкция. Что там ночной костер в моем тараканьем детстве – никакого сравнения.
Смотрю на Оксану, не могу оторвать взгляд. Она не обращает на меня внимания, попросту не видит, и это хорошо. Она целиком занята своим другом, распустившим перед нею хвост. Неужели, милая крошка, ты мой новый источник вдохновения?
– Ничего не перепутал? – Боб толкнул Саньку в плечо. – Вот так походя записал великого писателя в психи и преступники?
– Ты человек без чувства юмора.
– Ах, это был юмор.
Негодование Бориса понятно. С автором «Поваренной книги людоеда» он познакомился еще по молодости, когда посещал литературную студию, которой тот руководил, и с тех пор неровно дышал к живому классику, полагая себя его учеником.
– Преступник, Саня, это маньяк, и только маньяк, – вколотил Боб. – Мэтру и так тяжко, совсем не пишет. Несколько лет – ни строчки, ни одной книжки или сценария. Опять же, родня задолбала, плевать им на творческий кризис, присосались и тянут, тянут. А ты про него – такое… Обидно даже. Слышал бы ты, как с ним дочери общаются…