Джек сроду не отказывался поменять пеленки, даже если они были закаканы, часами сидел с Денни, качая его на колене, играл с ним в ладушки, строил ему рожи, когда Денни тянул его за нос, закатываясь смехом. Он сам готовил молочную смесь для малыша. Забирал его с собой в машину, когда ездил за бутылкой молока, за бумагой или гвоздями в магазины, — начиная с того времени, когда Денни был еще грудным младенцем. Даже возил на футбольный матч, едва Денни исполнилось шесть месяцев, и на протяжении всей игры тот просидел на коленях отца, не шелохнувшись, держа в кулачке ставингтонский флажок.
Мать он любил, но был папенькиным сынком.
Не в этом ли причина его молчаливого сопротивления их разводу? Она размышляла об этом на кухне, так и сяк вертя в голове мысли, точно так, как вертелась в ее руках картошка, которую она чистила на ужин. Она поглядывала на Денни, который, подвернув ножки крендельком, сидел рядом и смотрел на нее обвиняющим взглядом. На прогулках в парке он часто хватал ее за руки и спрашивал, почти требовал: «Ты меня любишь? А папочку любишь?» И она либо кивала головой, либо говорила: «Конечно, милый». Тогда он бежал к пруду с утками, которые со всполошенным кряканьем устремлялись на другой конец пруда, перепуганные его внезапным нападением, а Венди в изумлении глядела ему вслед.
Бывали моменты, когда ей казалось, что ее решимость обговорить с Джеком вопрос о разводе испаряется не от сознания собственной слабости, а под влиянием воли сына.
Я не верю в такие вещи.
Но сейчас, в полусне, ей приходилось верить, и она верила, что они трое связаны крепко-накрепко, и если их единство когда-нибудь будет нарушено, то не по их вине, а под влиянием какой-нибудь внешней силы.
Ощутимее всего ее вера сосредоточивалась на любви к Джеку. Она не переставала любить его, за исключением того момента, который последовал «за инцидентом» с Денни. И она любила сына. А сильнее всего любила их, когда они были вместе, гуляли или просто сидели, соприкасаясь головами, над картинками или комик сами. Она любила, чтобы они были рядом с нею, и молилась Богу, чтобы работа в отеле, которую Эл достал для Джека, положила начало добрым временам.
Жди, детка, вот подует ветер
И разгонит мою тоску.
Тихая и печальная, песня звучала в ее ушах, погружая в глубокий сон, когда мешаются мысли и лица, привидевшиеся во сне, исчезают, не оставив воспоминаний.
Денни проснулся от гулкого рева, все еще стоявшего у него в ушах, — чей-то пьяный, раздраженный голос хрипло кричал: «Подойди сюда и прими лекарство! Я тебя найду! Я тебя найду!»
Но, проснувшись, он ощутил только гулкое биение своего сердца, а тишину ночи нарушал лишь отдаленный вой полицейской сирены.
Он неподвижно лежал в постели, уставившись глазами в потолок, где плясали тени от листьев, колыхавшиеся под ветром. Тени переплетались друг с другом, как лианы и ползучие растения где-нибудь в джунглях, как причудливый орнамент на ковре. На Денни была пижамка, но под пижамой его тельце плотно окутывал тонкий слой липкого пота.
— Тони? — прошептал он. — Ты здесь?
Нет ответа.
Он выскользнул из-под одеяла и прошлепал босыми ногами к окну, оглядел молчаливую и пустынную Апархоу-стрит. Было два часа ночи. За окном виднелись лишь пустые тротуары, усыпанные опавшими листьями, припаркованные у тротуаров машины на углу и уличные фонари, вытянувшие длинные шеи. Фонари, накрытые колпаками, походили на монстров в космическом шоу.
Денни обшарил взглядом улицу от начала до конца, напрягая зрение, чтобы разглядеть зыбкую фигуру Тони, но там никого не было.
Ветер вздыхал в ветвях деревьев, и осенние листья, подхваченные ветром, шуршали по пустынным дорожкам и бились о колеса машин. Это был слабый, тоскливый звук, и мальчик подумал, что он единственный во всем Боулдере, кто не спит и слышит его. По крайней мере, единственное человеческое существо. Откуда ему знать, кто еще может бродить в ночи, крадучись в сумерках, высматривая добычу и принюхиваясь к ветру.
Я найду тебя! Я найду тебя!
— Тони? — прошептал он снова, без всякой надежды.
Ему ответил только порыв ветра, усилившийся на этот раз. Он разметал и закружил листья на покатой крыше под окном Денни. Некоторые из них соскользнули в канаву и остались там лежать, как усталые танцоры.
— Денни… Денни-и-и…
Он вздрогнул при звуке знакомого голоса и, вытянув шею, выглянул из окна, держась руками за подоконник.
Голос Тони, казалось, разбудил замерзшую в тишине ночь. Его шепот слышался даже тогда, когда ветер снова стих, листья спокойно улеглись, а тени перестали двигаться. Денни почудилось, что он видит темный сгусток тени у автобусной остановки в конце квартала, но ему трудно было различить, человек это или нечто иное.
— Не уезжай, Денни.
Затем новый порыв ветра заставил его зажмуриться, и когда он открыл глаза, тень у автобусной остановки исчезла, если только была там. Он стоял у окна
минуту? Час?
еще некоторое время, но больше ничего не было. Наконец он на цыпочках прокрался в постель, натянул на себя одеяло и принялся наблюдать за игрой на потолке теней, отброшенных уличным фонарем. Тени переплетались и змеились, образуя путаницу джунглей, полных хищных растений-людоедов, которые только и ждут, чтобы наброситься на него, высосать из него жизнь и утащить за собой во тьму, где красными буквами горит одно зловещее слово:
ЬТРЕМС!
Часть II
Гости разъезжаются
Мама беспокоилась.
Она опасалась, что «жук» не одолеет все эти подъемы и спуски в горах, они застрянут на обочине и какая-нибудь встречная машина, разогнавшись на спуске, врежется в них. Сам Денни был спокоен: если папа считает, что «жук» выдержит этот последний путь, так оно и будет.
— Мы почти на месте, — сказал Джек.
Венди ладонью отбросила с висков локоны: «Слава Богу». Она сидела на переднем сиденье справа, с открытым романом Виктории Холт на коленях. На ней было синее платье с матросским воротником, которое очень молодило ее. Папа клал ей на колени свободную руку, она со смехом сбрасывала ее, говоря: «Отстань, муха!»
На Денни горы произвели неизгладимое впечатление. Как-то папочка возил его в горы возле Боулдера, известные под названием «Флатиронские», но то были не настоящие горы. Здесь они были гораздо выше, на самых высоких лежал снежный покров, который держится там круглый год.
