Никогда раньше Триша не считала себя городской девочкой, для которой в диковинку общение с природой, а вот тут вот – когда этот безумный, отвратительный день подходил к концу, такое ощущение у нее возникло. И с лесом творилось что-то странное. Он словно делился на полосы. Какое-то время она шагала среди высоких красивых сосен, совсем как в диснеевских мультфильмах. А потом диснеевскую идиллию сменяла чащоба: деревья с искривленными стволами, заросли кустов, переплетенные, зачастую усеянные шипами ветки, которые так и норовили добраться до ее рук и глаз. Крайняя усталость, если не сказать измотанность, уже не позволяла Трише ломиться сквозь кусты. Она осторожно распутывала их, и со временем девочке начало казаться, что поцарапать ее, а при удаче и вонзиться в глаз – для кустов цель второстепенная. Основную свою задачу они видели в другом: помешать ей идти вдоль ручья. А ведь только он и мог вывести ее к людям.
Если заросли становились совсем уж непроходимыми, Триша соглашалась на то, чтобы отдалиться от русла достаточно далеко. То, что она не видела ручья, ее не смущало. Но слышать шум бегущей воды считала для себя обязательным. Если этот шум быстро сходил на нет, она опускалась на четвереньки и ползла под зарослями вместо того, чтобы искать в них проход. Под зарослями было мокро и сыро (не то что в сосновом бору, где землю устилал пружинящий под ногами ковер из иголок), рюкзак то и дело цеплялся за ветки, и всегда перед ее лицом висела туча мошкары.
Триша понимала, почему ей так тоскливо, почему опускаются руки, только не находила слов, чтобы сформулировать причину своего дискомфорта. Она словно попала в чужую страну: со многим из того, что она видела и слышала в лесу, Триша сталкивалась впервые и не знала, чего от всего этого ждать. Кое о чем ей рассказывала мать, и Триша могла определить березу, бук, ольху, ель, сосну, стук дятла, карканье ворон, стрекотание цикад… а все остальное? Если мать ей об этом и говорила, то Триша все благополучно позабыла, но скорее всего такого разговора просто не было. Потому что ее мать была типичной горожанкой из Массачусетса, которая довольно продолжительное время прожила в Мэне, любила гулять по лесу и прочитала несколько иллюстрированных справочников о лесных растениях. Как назывались, к примеру, вот эти густые кусты с блестящими зелеными листьями (пожалуйста, Господи, только бы они не были ядовитыми)? Или те невысокие деревья с серыми стволами? А те, с узкими длинными листьями? Леса у Сэнфорда, которые хорошо знала ее мать, по которым она часто гуляла, одна или с дочерью, казались городским парком в сравнении с лесами, по которым шла сейчас Триша.
Триша попыталась представить себе сотни людей, отправляющихся на ее поиски. Воображением ее природа не обидела, так что поначалу все шло очень даже хорошо. Они видела, как большие желтые школьные автобусы с надписью «ПОИСКОВЫЙ ОТРЯД» на переднем стекле заезжают на автостоянки вдоль того участка Аппалачской тропы, что проходил по территории штата Мэн. Двери открывались, из автобусов выходили люди в коричневой униформе, некоторые с собаками на поводках, все с рациями у пояса, руководители поисковых групп с портативными громкоговорителями на батарейках. Именно их голоса, усиленные техникой, она и услышала бы в первую очередь: «ПАТРИЦИЯ МАКФАРЛЕНД, ГДЕ ТЫ? ЕСЛИ ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ИДИ НА ГОЛОС!»
Но тени под сенью деревьев становились все гуще, плотнее, а она по-прежнему слышала лишь журчание воды (ручей не расширялся и не сужался, оставался точно таким, как и у склона, с которого она скатилась кубарем) да собственное дыхание. И мало-помалу образы крепких мужчин в коричневой униформе, возникшие перед ее мысленным взором, померкли.
Я не могу оставаться здесь всю ночь, подумала она. Все же понимают, что ночью маленькой девочке не место в темном…
Она почувствовала, как ее вновь охватывает паника. Учащенно забилось сердце, во рту пересохло, глаза начали пульсировать в орбитах. Она заблудилась в лесу, ее окружали деревья, названия которых она не знала, она одна в таком месте, где знания, полезные и необходимые в городе, абсолютно не нужны, и помочь ей могут – только интуиция и быстрота реакции. До всего она должна доходить собственным умом. В мгновение ока из цивилизованного мира она перенеслась в первобытный.
Триша боялась темноты даже дома, в своей комнате, хотя через окно в комнату падал свет уличного фонаря. Она думала, что умрет от ужаса, если ей придется провести ночь в лесу.
Ее так и подмывало сорваться с места и бежать куда глаза глядят. Вода выведет ее к людям? Все это выдумки, сказочки для маленьких детей, которые читают глупые книжки вроде «Маленького домика в прерии». Она прошла вдоль ручья уже не одну милю, а встретила только новых комаров. И теперь ей хотелось убежать от ручья, бежать, бежать и бежать туда, где не было этого непролазного переплетения кустов и деревьев, где на гладком ковре из иголок росли величественные сосны. Бежать и найти людей до наступления темноты. И хотя где-то в глубине души Триша понимала, что идея эта – полный бред, желание бежать не ослабевало. Все так же часто билось сердце, рот напоминал пустыню Сахару, да еще начали зудеть все осиные укусы.
Триша с большим трудом проложила путь через чащобу, деревья там чуть ли не переплелись стволами, и неожиданно для себя выбралась на маленькую серповидную полянку. В этом месте ручей круто поворачивал налево. Полянка, окруженная густыми кустами и деревьями, показалась Трише пятачком райского сада. Имелась даже скамейка – сваленное дерево.
Триша подошла к нему, села, закрыла глаза, попыталась помолиться о спасении. Попросить Бога о том, чтобы плейер не сломался, было легко: она не думала, что делает, просьба просто вырвалась из души. Теперь же с молитвой возникли проблемы. Ни отец, ни мать Триши в церковь не ходили. И если мамик еще помнила, что была католичкой, то отец, насколько знала Триша, не принадлежал ни к одной церкви. И теперь выяснилось, что девочка не знает языка, на котором говорят с Богом. Она произнесла: «Отче наш», – но прозвучали это слова пресно и неубедительно. Похоже, пользы от них в лесу было не больше, чем от электрической открывалки консервных банок. Триша открыла глаза, огляделась, заметила, насколько темнее стало вокруг, и нервно сцепила пальцы исцарапанных рук.
Она не могла вспомнить, чтобы хоть раз говорила с матерью о душе и Боге, но не далее как месяц назад спросила отца, верит ли тот в Бога. Они сидели во дворе маленького домика в Молдене, ели мороженое «Санни трит», купленного с передвижной лавки: белый, с тренькающим колокольчиком пикап остановился у соседнего дома (от воспоминания о мороженом на глаза Триши вновь навернулись слезы). Пит «ушел в парк». В Молдене это означало, что он тусуется с друзьями.
