Оптический прицел находит СТАРУШКУ.
Натурная съемка. Улица. День.
Двое полицейских пьют кофе из пластиковых стаканчиков, сидя в патрульной машине. Звучит ВТОРОЙ ВЫСТРЕЛ.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ-МУЖЧИНА: Скорее!
Нажимает на газ. Одновременно напарница включает сирену.
Натурная съемка. Общий план. Здание офиса. День.
Полицейская машина резко тормозит, и Полицейские вбегают в здание. Периодически СЛЫШЕН отдаленный звук выстрелов из винтовки.
Павильонная съемка. Вестибюль офиса. День.
Полицейские бегут по вестибюлю. Навстречу — смертельно испуганный ОХРАННИК.
Охранник: Он там, на крыше!
Женщина-полицейский: Как туда можно добраться?
Охранник (указывает дрожащим пальцем): Задняя лестница…
Павильонная съемка. Лестница. День.
Полицейские с пистолетами наголо бегут вверх по ступенькам.
Звук беспорядочных выстрелов становится громче, ПРИБЛИЖАЯСЬ. Полицейские находят дверь на крышу. Прижимаются к стене. Полицейский-мужчина осторожно приоткрывает дверь.
Натурная съемка. Крыша. День.
КРУПНЫЙ ПЛАН — груда стреляных гильз. Психо снова и снова перезаряжает винтовку и посылает выстрел за выстрелом вниз, в беспомощные улицы. Он даже не слышит крадущихся сзади Полицейских.
Полицейский-мужчина: Стоять! Брось оружие!
Психо, не оборачиваясь, отбрасывает винтовку.
Полицейский подходит к Психо, собираясь надеть на него наручники. Психо успевает дотянуться до пистолета на щиколотке. Оборачивается. Стреляет навскидку. Точно в сердце. Женщина-полицейский стреляет, но промахивается. Психо стреляет в ответ. Раненная, она пытается добежать до лестницы, но он стреляет вновь, и она катится вниз по ступенькам.
Павильонная съемка. Вестибюль. День.
Психо выходит, не обращая ни малейшего внимания на кричащего от ужаса Охранника.
Натурная съемка. Здание офиса. День.
Психо проходит мимо пустой полицейской машины — двери настежь, мигалка крутится.
Натурная съемка. Улица. День.
По пути домой Психо наблюдает за парой кроликов, резвящихся в витрине зоомагазина. Достав пистолет, изрешечивает стекло пулями. КРУПНЫЙ ПЛАН разлетающихся осколков.
Натурная съемка. Многоквартирный дом. День.
Психо лениво подходит к подъезду. У него был долгий и трудный день.
Натурная съемка. Лестница. День.
Психо перешагивает через тело Молочника, стараясь не наступить в лужицы молока, разлившегося по полу.
Павильонная съемка. Спальня. День.
Открывается дверь, и Психо входит в комнату. Устало отбрасывает оружие. Берет в руки краску-спрэй и рисует могильный крест на календаре — против даты "Четырнадцатое февраля".
Измученный, мокрый от пота, он раскидывается на кровати — и, в МЕДЛЕННОМ НАЕЗДЕ КАМЕРЫ, уставляет взор в пространство.
ПОСТЕПЕННОЕ УКРУПНЕНИЕ КАДРА.
Психо закрывает глаза. Сначала тихо, а потом ГРОМЧЕ звучит музыка старая, совершенно заезженная запись песни "Забавный Валентин".
Павильонная съемка. Лестница. День.
РУЧНАЯ КАМЕРА мечтательно, мягко НАПЛЫВАЕТ на шевельнувшегося Молочника.
Павильонная съемка. Здание офиса. Ступеньки лестницы. День.
НАПЛЫВ на Женщину-полицейского. Она приподымается, пытаясь встать.
Натурная съемка. Парк. День.
НАПЛЫВ. Пожилая пара начинает двигаться.
Павильонная съемка. Спальня. День.
В РАПИДНОМ УКРУПНЕНИИ лицо Психо.
Павильонная съемка. Лестница. День.
Молочник встает. Нажимает кнопку звонка квартиры СОСЕДКИ. Дверь открывает сочная дамочка лет сорока. Открывает — и впивается в него страстным поцелуем.
Натурная съемка. Улица. День.
Симпатичный черный СТАРШЕКЛАССНИК в спортивной куртке поднимает учебники упавшей Старшеклассницы. Она, слегка смущенная, сидя на тротуаре, проверяет свои ролики.
Старшеклассник: С тобой все в порядке?
Старшеклассница: Все нормально.
Он помогает ей встать, все еще держа учебники.
Старшеклассник: Я это понесу.
Павильонная съемка. Вестибюль. День.
В открывающихся дверях лифта — Мальчик и Девочка. Они выходят, держась за руки.
Натурная съемка. Парк. День.
Старик обнимает свою спутницу. Она кладет голову ему на плечо.
Натурная съемка. Здание офиса. День.
Мужчина-полицейский достает из-под сиденья машины шелковую, в форме сердца, коробку шоколадных конфет и протягивает ее своей напарнице.
Павильонная съемка. Спальня. День.
В КАДРЕ — КРУПНЫМ ПЛАНОМ — лицо Психо. Он усмехается.
Натурная съемка. Зоомагаэин. День.
В КАДРЕ — вполне целая витрина, а в ней — пара кроликов, окруженная несметным количеством крольчат.
Павильонная съемка. Спальня. День.
КАМЕРА ПОСТЕПЕННО ОПУСКАЕТСЯ на идентификационную бирку на груди Психо. КРУПНЫМ ПЛАНОМ — выбитые личный номер и имя: КУПИДОН ЭРОС.
Финал. Музыкальная тема, постоянно присутствовавшая на заднем плане, теперь ЗВУЧИТ ГРОМКО: "Каждый день для нас — Валентинов день…"
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Нравилось, когда они — юные. Юные принцы. Нравилось, когда они юные… но это только если могло вообще что-то нравиться. Сейчас — вот прямо сейчас — она закончила с мужиками постарше. С умными мужиками. С теми, которые знают, что говорят. Которые улыбаются этими самыми улыбочками, стоит ей заговорить о страсти, стоит сказать, что ведь есть же разница между голодом и любовью. А юные — они не улыбаются, а ежели и улыбаются — то по-другому. Трогательно-удивленно. Они не видят. Они сомневаются. Они не понимают. Они знают, что ни черта не знают. Они знают — есть еще чему поучиться.
"Учиться чему?" Это — голос Эдварда. Норовит вырваться из клетки, в которую заключен памятью, низкий голос, глубокий. — "Да чему тут можно научиться?" Тянется за бутылкой, за стаканом. Наливает — только себе. "И кто учить-то будет — ты, что ль?" Усмехается. Так бы насекомое усмехнулось. Глаза — пустые, кукольные у него глаза, куклам такие из металла делают, металл — это оружие, от ножа рожденное. Вот — смотри. Простыни на постели — нежнейших оттенков пастели, скомканные как попало в ногах кровати, шикарной, под балдахином, не кровать — испанский галеон, от первой жены осталась, и простыни тоже, на заказ сделанные. Все — подарок на свадьбу от тещи. Адель — так ее звали. Он любил выговаривать это имя, любил воображать — а может, не воображать вовсе, а вспоминать? — как трахался с нею, как переползал от матушки к дочке. Ночью, ночами, семя растекалось меж четырех раздвинутых ног, и Алис, тихоня, в подметки в койке не годилась, Эдвард говорил, роскошной Адели, Адели — бывшей прима-балерине, Адели, которая весь мир объездила, в Париже жила, в Гонконге, биографию Баланчина написала, Адели, что с двадцати одного года ничего, кроме черного цвета, не надевала. "Не пойму тебя, — это Эдвард говорит, голова откинута, колени — в раскорячку, член — короткий и толстый, болтается вроде и ни при чем, как недоеденная сарделька, — чему ты сможешь научить меня? Не находишь, деточка, что это малость абсурдно?"
