Его остановил чей-то голос:
– На борту был один из наших.
Эф обернулся.
– Из каких таких наших?
– Воздушный маршал.[17] Стандартное правило для международных рейсов наших авиакомпаний.
– Вооруженный?
– По идее, да.
– И вы не получили от него ни одного телефонного звонка? Ни одного предупреждения?
– Ровным счетом ничего.
– Должно быть, то, что их поразило, обладало мгновенным действием. – Эф сосредоточенно кивнул, затем оглядел встревоженные лица стоявших вокруг людей. – Дайте мне номер его места. Мы начнем оттуда.
Эф с Норой нырнули в микроавтобус ЦКПЗ и плотно закрыли за собой створки задней двери, отрезав беспокойство, царившее на летном поле.
Они сняли с полок принадлежности костюмов высшей защиты. Эф разоблачился до футболки и трусов, Нора осталась в черном бюстгальтере и трусиках нежно-сиреневого цвета. К тесноте микроавтобуса они давно привыкли и, раздеваясь, почти не задевали друг друга коленями и локтями. У Норы были густые черные волосы, вызывающе длинные для полевого эпидемиолога, и она ловко и быстро стянула их эластичной лентой. Тело ее было изящно округлое, а кожа – нежного теплого оттенка, какой бывает у слегка поджаренного хлеба.
После того как Эф окончательно покинул дом своей супруги и Келли начала бракоразводный процесс, между Эфом и Норой вспыхнул роман. Правда, этот роман был совсем коротким и длился всего одну ночь, после которой наступило утро, полное неловкости и напряженности. Эта напряженность тянулась не один месяц… пока – всего несколько недель назад – не разгорелся второй роман, куда более страстный, чем первый. Оба хотели избежать ошибок, допущенных ранее, однако и на этот раз дело кончилось отчуждением, совсем уже нелепым и вместе с тем продолжительным…
До известной степени причину следовало искать в том, что Эф и Нора работали в очень тесном контакте. Сиди они в обычном офисе, за обычными столами, результат, возможно, был бы совсем иным, все прошло бы проще, но в данном случае речь шла о «любви в окопах». Слишком много они отдавали «Канарейке», почти ничего не оставляя ни друг другу, ни внешнему миру. Их совместная работа была настолько всепоглощающей, что ни один не мог спросить в минуту передышки: «Как прошел день?» – потому что такой минуты не выдавалось.
Вот и сейчас: стоя рядом друг с другом практически обнаженными, они не испытывали никаких любовных эмоций, потому что облачение в защитный костюм – это антитеза соблазна. Полная противоположность чувственности. Погружение в бесстрастную стерильность.
Первый слой (он же первый уровень) защитного костюма: белый номексовый[18] комбинезон (с черными буквами «ЦКПЗ» на спине) на молнии от колен до подбородка, с застежками-липучками вокруг шеи и на запястьях; плюс высокие черные парашютистские ботинки, тщательно зашнурованные до самого верха.
Второй уровень: одноразовый белый комбинезон из тонкого, как бумага, тайвека;[19] на сапоги надеваются бахилы, а на руки – защитные перчатки «Серебряный щит» для работы с химикалиями, – и то и другое приклеивается скотчем к нейлоновым браслетам, плотно облегающим соответственно лодыжки и запястья. Далее следует автономный аппарат для дыхания: сбруя, легкий титановый баллон со сжатым воздухом, маска-респиратор, закрывающая все лицо. Дополняет этот набор персональная аварийная сигнализация, подобная той, которой оснащены пожарные: в случае чрезвычайной ситуации она позволяет мгновенно подать сигнал бедствия.
Наконец третий, внешний слой: желтая, скорее даже канареечно-желтая герметичная оболочка, похожая на космический скафандр; к ней прикрепляются шлем (угол обзора 210 градусов) и перчатки.
Все вместе и представляло собой изолирующий костюм высшей защиты: двенадцать слоев разных тканевых материалов. После герметизации костюм полностью предохранял находящегося внутри него человека от агентов внешней среды.
Перед тем как надеть маски, оба замялись. Нора слабо улыбнулась и коснулась рукой щеки Эфа. А потом поцеловала его.
– Ты в порядке?
– Ну да.
– А по лицу не скажешь. Как Зак?
– Мрачен. Зол. Как и положено.
– Тут нет твоей вины.
– И что с того? Главное – я лишился выходных с сыном, и этих дней уже не вернешь. – Эф приготовил маску. – Знаешь, в моей жизни наступил период, когда нужно выбирать – семья или работа. Я думал, что выбрал семью. Наверное, недодумал.
В такие моменты – а это случается обычно в самое неподходящее время, например, в кризисной ситуации – ты смотришь на человека и понимаешь, что без него тебе будет плохо. Вот и Эф видел, что поступал с Норой несправедливо, цепляясь за Келли… даже не за Келли, а за прошлое, за семейную жизнь, какой она была когда-то, и все, казалось бы, ради Зака. А ведь Норе нравился Зак. И Заку нравилась Нора, в этом не могло быть сомнений.
Однако сейчас думать об этом было недосуг. Эф надел маску-респиратор, удостоверился, что воздух исправно поступает из баллона.
Нора проверила герметичность его костюма, он – ее. Люди, работающие в биологически опасных зонах, пользовались той же системой, что и водолазы-аквалангисты. Их костюмы чуть-чуть раздувались от циркулирующего внутри воздуха. Барьер, создаваемый для внешних патогенов, был одновременно и барьером для пота и тепла, выделяемых телом человека, поэтому температура внутри скафандра могла подниматься до 40 градусов Цельсия.
– На вид – герметичность полная, – сказал Эф в микрофон с речевым управлением, установленный в шлеме.
Нора кивнула и встретилась с ним взглядом сквозь разделяющие их маски. Какие-то секунды она не отводила глаз, словно хотела что-то сказать, но все-таки передумала. Только спросила:
– Готов?
Эф утвердительно качнул шлемом.
– Тогда за работу.
После того как они вышли на летное поле, Джим Кент включил свой пульт управления на колесном ходу и установил по разным линиям связь с видеокамерами, смонтированными на шлемах Эфа и Норы. Затем прикрепил к их плечевым ремням шнуры от маленьких, заранее включенных фонариков: многослойные толстые перчатки сильно ограничивали подвижность пальцев.
Вновь подошли парни из УТБ, попытались заговорить с ними, но Эф прикинулся, будто ничего не слышит: он покачал головой и коснулся шлема рукой.
Когда они подошли к «Боингу», Кент продемонстрировал Эфу и Норе ламинированную план-схему самолета с проставленными там цифрами; цифры соответствовали номерам в списках пассажиров и экипажа, имевшихся на оборотной стороне схемы. Джим указал на красную точку, которой было помечено кресло 18А.
