Капитан Заплечин, представлявший в Букашине органы, во всем мире считавшиеся самыми «компетентными, смерил взглядом вытянувшегося по стойке «смирно» сержанта Бессчастного и пожал плечами.
— А может быть, он сегодня немного… того? — предположил капитан, выразительно щелкнув пальцем по кадыку.
— Да… Александр Алексеич, да я же… — возроптал было Семен, но майор решительным жестом протянул ему трубку, печально знакомую всем шоферам.
— А ну, дуй, — коротко приказал он.
— Дак я же в рот не беру…
— А я говорю: возьми и дуй! — рявкнул майор.
Семен дунул. Трубка даже не помутнела. Майор и капитаном переглянулись.
— Не пил, — констатировал Колояров.
— Это еще ничего не значит, что не пил, — возразил Заплечин. — Может быть, даже лучше было бы, если б выпил. А так сразу же иные ассоциации возникают. Мало ли какой дрянью сейчас народ травится… Тут же налицо что-то галлюциногенное и психотропное, — и с интересом поглядев на Семена, он доверительно осведомился: — А ты, браток, часом «травкой» нынче не баловался? А «колесами»?
— Какими еще колесами?! — возмутился Семен. — Какой еще такой травкой!?..
— У меня, извиняюсь, информация есть, — быстро вставил Миня, сидевший в дальнем углу вместе со своей зареванной супругой, — тут вот Аннушка говорит, что его, — он указал на Семена, — что его бабка в аптеке уборщицей работает.
— Ну вот, — с облегчением резюмировал капитан, — теперь только остается проверить аптечный склад и…
— Ты на что же это намекаешь! — сержант двинулся к Мине, который, жалобно заверещав, укрылся за объемистым тазом супруги.
— Сидеть! — рявкнул Колояров, выхватывая из кобуры пистолет. — Руки на стол! Живо!
— Да что же вы это, товарищ майор… — ошарашенно пробормотал сержант.
В эту минуту на кухню зашел доктор Реваз Потрошидзе, вытирая полотенцем свежевымытые руки.
— Ну? — коротко осведомился капитан.
Тот лишь пожал плечами, потом развел руками и сказал:
— Все четверо мертвы.
— Мы и сами знаем, что мертвы. А причины?
— Троих кто-то полоснул ножом по сонной артерии, а одному разворотили грудь тремя или четырьмя выстрелами в упор…
— Так я же вам говорил! — засуетился Миня. — Так оно все и было, граждане-начальники! Все посетители культурно развлекались, смотрели по видео «Броненосец Потемкин», танцевали, как вдруг вваливается этот и орет: «Всем руки вверх, буржуи! Мол, всех вас сейчас перестреляю!..» Когда же народ проявил законное негодование, он — шпалер навскидку — и давай палить…
— Ах ты сволочь этакая!.. — только и смог сказать Семен.
— Ну вот, а ты нам тут начал чертей с русалками разводить, — устало, но довольно, будто свалив с плеч тяжкую ношу, подытожил разговор майор Колояров, защелкивая на руках молодого человека наручники. — Еще бы про Бармалея вспомнил. Эх, Семен, Семен, «коровий ты сын»… Пошли, что ль!
— Но товарищ майор, как же так…
— Пош-шел! — жестко сказал майор и, схватив сержанта за шиворот, поволок его через весь зал, как нашкодившего котенка.
Испуганными, затравленными, озлобленными взглядами провожали Семена до порога напуганные и еще не окончательно пришедшие в себя от потрясения свидетели. И все эти взгляды прошли мимо сознания Семена, лишь один накрепко отпечатался в памяти: сухой и безучастный взор Сашеньки Бузыкиной. Она посмотрела сквозь него, как сквозь стекло, и отвернулась, утомленно затягиваясь сигаретой.
И еще один факт неприятно поразил Семена: вся нечисть, некогда изображенная на стенах подвала стараниями Боба Кисоедова, напрочь куда-то исчезла. Остались лишь гладко оштукатуренные стены и замшелые своды. Сейчас обнаружилось, что в прошлом подвал этот и в самом деле служил лабазом, половина его была перегорожена дощатой стеной, которая на поверку оказалась массивными бревенчатыми воротами, прежде наглухо запертыми, так что и сам Миня не подозревал о существовании за ними иного помещения. Теперь же они были распахнуты настежь, одна створка была сорвана с петель, сразу же за их порогом начиналась угольно-черная тьма, сырость и мерзостный запах который всех заставил шарахнуться прочь и держаться подальше от этого места. Вскоре выяснилось, что исчез и сам Боб.
По выходе из кафе опергруппа повстречалась с трясущейся, замурзанной фигурой в лохмотьях. В этом человеке сержант не сразу признал своего коллегу, постового Мошкина, которому в силу родства с майором было на веки вечные дарована синекура безмятежного и повседневного дежурства при райкоме. С воплем бросившись к дядюшке, Мошкин пал перед ним на колени и, ломая руки, завопил нечто бессвязное.
— Ты… чего? — оторопело спросил Колояров. — Что это с тобой, а? А ну, вставай, не позорь гордое звание работника милиции.
— Там… в управе… — только и смог пролепетать Мошкин и в изнеможении распластался по земле.
Увидев на его шее свежий, еще кровоточащий укус, Колояров и Заплечин бросились к дверям. За ними же поспешил и доктор Потрошидзе, мимоходом сделав постовому укол от столбняка и подмигнув сержанту.
— Эй, вы куда? Братцы, вы… — только и смог пробормотать Семен им вослед и уставился на свои, скованные наручниками запястья. Постояв и потоптавшись некоторое время около кафе, где уже начали собираться зеваки, Семен плюнул и пошел домой.
* * *
— Мама-Дуня! — позвал Семен, войдя в горницу. — Кушать дай, а? — и в изнеможении опустился на лавку, рукавом утирая потемневшее лицо.
— Гос-с-споди, твоя воля! — захлопотала старенькая мама Дуня. — Да где же это тебя носит-то, изверг ты кровопийский! Ведь знаешь же, знаешь, что я волнуюсь, мало ли какой народ бродит нынче по ночам, только и ищут, где урвать, а он… — тут она заметила Семеновы наручники и осеклась, застыла с раскрытым ртом, потом обессиленная присела на табуретку и тихо зарыдала.
— Да ну хватит тебе, мам! — воскликнул Семен, сам ужасно расстроенный, подсел к ней поближе и, прижимаясь лицом к ее плечу, стал объяснять, что все это — лишь временное недоразумение, что вскоре все выяснится и что никаких законов он не нарушал.
— Э-э-э, нет, парень, — послышался вдруг голос из дальнего угла комнаты. Приглядевшись, Семен с удивлением узнал в говорившем Всеведа, которого давеча оставил надежно запертого в КПЗ. — Ты, коровий сын, как есть, кругом не прав получаешься.
— А ты как сюда попал? — воскликнул он.
— Ну что ты говоришь, как попал, да как попал! — возмутилась мама Дуня. — Человек переночевать попросился, приезжий, а ты…
— А я чего? Спросить нельзя, что ли?
— Спросить-то можно, спросить не сделать, — усмехнулся дед. — Выпустили меня из тюрьмы, в которую ты меня вверг, выпустили неправедно, ан ведь и ты меня неправедно заарестовал.
