— Нет, мне лучше. Просто, чувствую себя как-то странно.
Градусник запищал, и мама тут же забрала его у меня, взглянув на крошечный дисплей. Ее брови нахмурились.
— Давай еще раз, ты плохо держала.
— Почему? — засопротивлялась я, еще с детства ненавидя, когда мне что-то толкают подмышку.
— Потому что он показывает тридцать пять градусов.
— Может сломан? — Мама второй раз смотрела на градусник, закусив губу. — Сейчас схожу за другим. Лежи.
Ртутный показал то же самое, и я увидела, как на лицо мамы легла невидимая тень. Сомнение. Она не знала что делать. Впервые в жизни.
— Руки у тебя и, правда, холодные. Ты замерзла?
— Нет. — Я посмотрела на ее забинтованную ладонь и расслабилась — меня больше не тянуло магнитом к порезу, а в воздухе витал лишь раздражающий запах медикаментов. — Как рука?
— Приложила гемостатическую губку, так что все затянулось. Не волнуйся. Ты голодна?
— Нет. — Хотя на языке вертелось противоположное.
— Все равно приготовлю тебе что-нибудь, ты должна питаться. Подождем еще немного, а потом позвоним врачу, если потребуется.
Мысль об очередном курином бульоне была мне противна, но я не стала спорить. Хоть голод как таковой больше не напоминал о себе, мой желудок пустовал с пятничного вечера. Сегодняшняя попытка съесть сэндвич не считалась.
19.44
Я крошила кусочек темного хлеба, рассыпая крошки по тарелке с супом. Он давно уже остыл и стал совершенно неаппетитным. Попробовав одну ложку, у меня тут же появилось желание выплюнуть густоватую жижу — вкусовые рецепторы взорвались от невероятно соленого вкуса. Но хуже всего было мерзкое ощущение маслянистого жира, вызвавшего болезненный спазм. Но я заставила себя проглотить, чувствуя как бульон замер в желудке, словно маленький еж с острыми шипами.
Мне нравилось, что город постепенно затихал, а солнце становилось блеклым и безболезненным, теряя свою прежнюю силу. Я наконец отдернула штору, наблюдая как из мира уходят краски. Он постепенно засыпал, оставляя меня в покое.
Я отодвинула тарелку в сторону, стараясь отвлечься от запаха вареной курицы. Что бы со мной не происходило, оно отступило. Возможно на время, а может и навсегда. Я чувствовала прилив сил, как если бы антибиотикам удалось сбить жар. Мне стало легче и, впервые за эти дни, страх полностью покинул меня, забирая вместе с собой и все тревоги. От моей болезни существовало лечение. Я выздоравливала.
Мне даже удалось пройтись по комнате, хотя голова все еще кружилась при слишком резких движениях. Компьютер заурчал, загружаясь, но это оказался чересчур громкий шум для моего чувствительного слуха, и я тут же выключила его. Пожалуй, слишком рано.
— Лучше ложись, — мама кивнула на расправленную кровать. — Ты ничего не ела?
— Не голодна.
— Мила, это плохо. Тебе нужно понемногу есть. Может именно поэтому такая низкая температура.
— Мне не нравится суп, — честно ответила я, хотя обычно держала все свои гастрономические предпочтения при себе. — Может быть, позже.
— Ты точно нормально себя чувствуешь? — она тщательно оглядела меня, и видимо осталась довольна — я видела себя в зеркало и знала, что улучшился даже цвет лица.
— Отлично, — мне удалось улыбнуться ей, но не знаю, насколько правдоподобно получилось. — Гораздо лучше.
— Все равно тебе лучше отлежаться, если что-то понадобится, то просто позови. Мы с отцом будем в гостиной. Я скажу Антоше, чтобы не заходил в твою комнату.
22.19
Меня трясло так, что кровать ходила ходуном, ударяясь о стену. Я куталась в одеяло, но не могла контролировать происходящее — дело было вовсе не в холоде. Судороги шли изнутри, цепной реакцией пронзая каждую мышцу в теле. Словно где-то рядом находился оголенный провод, снова и снова бьющий разрядами.
Я стиснула зубы, стараясь сдержать рвущиеся наружу крики, но они просачивались, застывая в воздухе низкими всхлипами. Боль коснулась кожи, проникая в мускулы, скользя по венам. Она была повсюду, словно яд, отравляя мое тело.
В комнате вспыхнул свет, но мои веки оставались крепко зажмурены, практически не пропуская ярких бликов. В голове шумело, словно где-то рядом бушевал ливень, и мне не удавалось различить других звуков. Оставалось только ощущение движения, кто-то крутился рядом, касаясь и так ноющей кожи.
Я пыталась отползти в сторону, уворачиваясь от болезненных как пчелиные укусы прикосновений. Они отступили, но ненадолго. Вскоре комната вновь наполнилась какой-то непонятной суетой. Чья-то холодная рука крепко вцепилась в мое запястье, и все мои попытки вырваться стали тщетны. Я завыла, чувствуя, как по щекам катятся крупные горячие слезы. Что-то коснулось локтевого сгиба, а потом рука стала неметь. Оцепенение медленно стало расползаться по моим венам, сковывая тело словно льдом. Дрожь отступила. Мне хотелось оставаться в сознании, но легкая дымка инея коснулось разума, погружая в непонятную дрему полную пугающих видений.
Глубокая ночь
Тело пульсировало, став совершенно чужим. Пылающий жар столкнулся со льдом, заставляя меня корчиться от резких скачков температуры. Кончики моих пальцев замерзали, когда голова пылала, словно объятая пламенем. Я хотела позвать маму, кого-нибудь, но с моих губ не срывалось ни звука, только частое короткое дыхание. Словно оказаться запертым в саркофаге, которым стало твое собственное тело. Не было смысла кричать, молотить кулаками по прочным стенкам — никто не сумел бы услышать и прийти на помощь.
Но я не могла назвать это болью, у нее существовало другое название, которого оставалось неизвестным. Чувства перешли совершенно на другой уровень. Существовало только одно желание — выбраться наружу. Я не помещалась в своем собственном теле — казалось, кожа трещала по швам, когда мышцы сжимались все сильнее, растягивая ее как узкий костюм.
В комнате распахнулось окно, и порыв свежего ветра достиг моей кровати, принося мимолетное освобождение. Мне удалось вдохнуть полной грудью, чувствуя, как в воздухе что-то изменилось. Запах. Знакомый, желанный. Кто-то совсем рядом отдернул тонкую белесую штору, тихо ступив по мягкому ковру. Так близко, но в тоже время далеко. Я не могла приблизиться к нему, прикованная к кровати. Мне не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть его, между нами существовала незримая связь, прочная, как стальная нить. Я видела все вокруг, словно существовала еще и вне тела.
Он подошел ближе к широкой кровати, рассматривая мою хрупкую фигуру, лежащую изломленной куклой на белых простынях. По его лицу сложно было что-то понять, никаких эмоций. Но я ощущала его разочарование и странную грусть, которая разрывала сердце. Он больше не был тем опасным парнем из клуба, только его тенью, черной и зловещей.
