Ни Гарольд, ни Фрэн не смогли ничего ответить. Они только стояли позади нее и смотрели на бледное, неподвижное лицо Марка. Через некоторое время Гарольд снова положил свою потную руку Фрэн на плечо. Она чуть не закричала.
Стью и Глен вернулись без четверти четыре. Сзади к их мотоциклу был привязан черный докторский саквояж с инструментами и стопка толстых книг в черных переплетах.
– Мы попытаемся, – сказал Стью.
Пери подняла глаза. Лицо ее было бледным и напряженным, голос – спокойным.
– На самом деле? Да, пожалуйста. Мы оба этого хотим.
* * *
– Стью? – сказала Перион.
Было десять минут пятого. Стью стоял на коленях на клеенчатой простыне, расстеленной под деревом. Пот реками стекал с его лица. Глаза его сверкали. Фрэнни держала перед ним открытую книгу, раскрывая ее то на одной, то на другой цветной иллюстрации, когда Стью поднимал глаза и кивал ей. Позади него стоял смертельно бледный Глен Бэйтмен и держал в руках катушку с прочными белыми нитками. Между ними стоял открытый саквояж с безупречными стальными инструментами. Саквояж был забрызган кровью.
– Вот он! – закричал Стью. – Вот он, маленький ублюдок! Здесь! Прямо здесь!
– Стью? – сказала Перион.
– Фрэн, покажи мне снова эту картинку! Быстро! Быстро!
– Ты можешь его удалить? – спросил Глен. – Господи, Восточный Техас, неужели у тебя получится?
Гарольда с ними не было. Он ушел еще в самом начале, зажимая рукой рот. Последние пятнадцать минут он стоял к ним спиной в маленькой рощице к востоку от них. Теперь он повернулся к ним, и в его круглом красном лице засветилась надежда.
– Не знаю, – сказал Стью. – Может быть.
Он уставился на цветную иллюстрацию, которую держала перед ним Фрэн. Руки у него были по локоть в крови.
– Стью? – сказала Перион.
– Вытри мой лоб, Фрэнни, я потею, как глупая свинья… спасибо… Господи, эти проклятые внутренности… ага, попался. Попался.
– Стью, – сказала Перион.
– Дай мне ножницы, Глен. Нет, не те. Которые поменьше.
– СТЬЮ.
Он наконец поднял на нее глаза.
– Не стоит, – сказала она спокойно, мягко. – Он мертв.
Он посмотрел на нее, и его сузившиеся глаза медленно расширились.
Она кивнула.
– Почти две минуты назад. Но спасибо тебе. Спасибо за то, что ты попытался.
Стью посмотрел на нее долгим взглядом.
– Ты уверена? – прошептал он наконец.
Она снова кивнула. Слезы бесшумно потекли по ее лицу.
Стью отвернулся от них, уронил маленький скальпель, который был у него в руках, и закрыл лицо руками в жесте безысходного отчаяния. Глен уже отошел в сторону, не оглядываясь и сгорбив плечи, словно от удара.
Фрэнни обвила Стью руками и прижала его к себе.
– Ну и дела, – сказал он. Он повторял эту фразу снова и снова, и голос его был таким медленным и бесцветным, что она испугалась. – Ну и дела. Все кончено. Ну и дела. Ну и дела.
– Ты сделал все, что мог, – сказала она и обняла его еще крепче, словно боясь, что он улетит.
– Ну и ну, – сказал он еще раз с унылой безнадежностью.
Гарольд Лаудер смотрел на Фрэнни и Стью с растущим подозрением и страхом. Через несколько секунд он резко повернулся и пошел прочь. Вернулся он только после ужина.
На следующее утро она снова проснулась рано. Кто-то тряс ее за плечо. «Я открою глаза, и это окажется Глен или Гарольд, – подумала она сквозь сон. – Все повториться снова, и будет повторяться постоянно, до самого конца. Те, кто не усвоил уроков истории…»
Но это был Стью. Уже занималась заря. Все остальные спали.
– В чем дело? – спросила она, садясь на постели. – Что-то случилось?
– Мне снова снился сон, – сказал он. – Не о старой женщине, а о… о другом. О темном человеке. Я испугался, и тогда я…
– Постой, – сказала она, испугавшись выражения у него на лице. – Скажи, в чем дело, пожалуйста.
– Это Перион. Веронал. Она вынула веронал из рюкзака Глена.
У нее перехватило дыхание.
– О Господи, – сказал Стью потерянно. – Она мертва, Фрэнни.
Она попыталась заговорить, но обнаружила, что не может этого сделать.
– Наверное, надо разбудить остальных, – сказал Стью отсутствующим тоном. Он поскреб щетинистую щеку. Фрэн еще помнила, какой колючей она была вчера, когда они обнялись. Он повернулся к ней в изумлении. – Когда же это кончится?
– Думаю, никогда, – сказала она тихо.
Они посмотрели друг на друга в свете занимающейся зари.
Из дневника Фрэн Голдсмит
12 июля, 1990
Этим вечером мы разбили лагерь к западу от Гилдерленда, штат Нью-Йорк. Наконец-то выехали на дорогу между шоссе № 80 и № 90. Волнение после встречи с Марком и Перион (вам не кажется, что это прелестное имя? мне кажется) понемногу улеглось. Они согласились ехать с нами… собственно говоря, они первые предложили нам это.
Но я не уверена, что Гарольд предложил бы им стать нашими попутчиками. Вы же знаете, какой он. И он был слегка ошарашен (по-моему, Глен тоже) количеством оружия, которое они на себе тащили.
Наверное, я уже много страниц исписала, рассказывая о ПСИХОЛОГИИ ГАРОЛЬДА. Если вы ее до сих пор не поняли, то не поймете уже никогда. За его напускной развязностью и всеми этими напыщенными разглагольствованиями скрывается испуганный маленький мальчик. Он не может по-настоящему поверить в то, что все изменилось. Часть его – и не маленькая – продолжает верить в то, что в один прекрасный день все его школьные мучители поднимутся из могил и начнут стрелять в него шариками из жеваной бумаги. Иногда я думаю, что для него (а может быть, и для меня) было бы лучше, если бы мы не зацепились друг за друга в Оганквите. Я – часть его прежней жизни, когда-то я была лучшей подругой его сестры, и так далее, и тому подобное. Чтобы подытожить мои причудливые отношения с Лаудером, я бы сказала, что как это ни странно, но теперь, когда я знаю то, что знаю, я бы скорее выбрала себе в друзья Гарольда, а не Эми, которая сходила с ума по мальчикам в красивых машинах и модных костюмах и была бы (прости меня, Господи, за то, что я плохо говорю о покойнице, но это абсолютная правда) самым настоящим Оганквитским Снобом, каким может быть только человек, живущий в городе круглый год. По-своему, Гарольд очень мил. Когда он не сосредотачивает свою умственную энергию на том, чтобы вести себя как последняя задница, это бывает заметно. Но дело в том, что Гарольд никогда не сможет поверить в то, что кто-то другой считает его милым. Он обречен на то, чтобы принести с собой все свои проблемы в этот не такой уж дивный новый мир. Это все равно, как если бы он положил их в свой рюкзак со своей любимой шоколадной карамелью.
