Утром следующего дня Эрика переоделась в форму медсестры, а Малаку, невозмутимый как всегда, погрузил в фургон с эмблемой Красного Креста всякую всячину, которая, по его мнению, может пригодиться в дороге. Грегори пообещал догнать их при первой же возможности, попрощался с Эрикой и помахал им на прощание рукой, когда они отправились в свою небезопасную поездку.
В бункере почти все еще спали. После ухода Грегори за стол к новобрачным пригласили Кребса, Бургдорфа, фон Белова и кухарку. Они все здорово налакались шампанским и вспоминали нацистские сборища в Нюрнберге в добрые старые времена, когда Гитлер был шафером на свадьбе у Геббельса.
Гитлер продиктовал свою личную волю и завещание для народа Германии и провел обычное полуденное заседание.
На нем были оглашены донесения о том, что русские уже в Грюневальде и Шарлоттенбурге, захватили вокзал Анхальтер, ввели крупные силы в Потсдам. При этом известии у Грегори в желудке вдруг образовалась какая-то пустота, так как вилла Сабины находилась вдвое ближе к Потсдаму, чем к центру Берлина. Эрика была уже в пути и вернуть ее не было никакой возможности.
Когда он сумел снова сосредоточиться на делах службы, то узнал, что фюрер назначил своим преемником адмирала Деница и три копии этого завещания разосланы поутру с Лоренцом, Йоханмейером и адъютантом Бормана — Цандером.
Очень многие мужчины и женщины в бункере получили строгий приказ не ложиться спать и сейчас слонялись без дела по бетонному убежищу, пьянствуя без меры. Наконец, в половине третьего утра появился Гитлер и произвел официальную церемонию прощания со своими соратниками. Он всем со слезами на глазах пожимал руки, волочил ноги при ходьбе и казался накачанным наркотиками.
Когда он ушел в свои покои, люди толпились в ожидании выстрела, который бы освободил их от тягостного существования. Но выстрела не было. Вместо этого вышел лакей Гитлера с приказом не шуметь, так как фюрер не может заснуть. А в это время ординарцы и охранники в отчаянии танцевали под музыку на первом этаже бункера в буфете. Некоторые из подвыпивших штабных тоже присоединились к танцующим. Грегори с тяжелым чувством, что этот кошмар никогда не закончится, свалился от усталости на чью-то опустевшую койку в полной амуниции и забылся тяжелым сном.
На следующий день, 30 апреля, железная рутина функционирования ставки фюрера продолжилась как ни в чем ни бывало, будто Гитлер продолжал командовать армиями за тридевять земель от столицы. Разве что нынче он молча выслушивал доклады и донесения генералов, оборонявших Берлин и не лез со своими истеричными выступлениями. За одну ночь противник захватил весь Тиргартен и дошел до Потсдамер Плац. Туннель подземки на Фридрихштрассе уже был в руках русских, и они пробивались с боем по туннелю под Фоссштрассе к рейхсканцелярии.
В два часа дня Гитлер съел свой ленч в обществе двух личных секретарш и кухарки, а Ева из своей комнаты не выходила. За трапезой он вполне нормально разговаривал, несмотря на то что уже сделал все свои последние приготовления к уходу в мир иной. Охранникам было сказано более не появляться в бункере, а личный шофер Гитлера отнес в сад рейхсканцелярии два литра бензина, чтобы запалить погребальный костер.
После ленча Гитлер снова вышел в главное помещение бункера с Евой и снова пожимал всем руки — вернее, тем, кто решил остаться с ним до самого финала. Потом молодожены удалились в свои комнаты. И в два тридцать пополудни прозвучал одиночный выстрел. На несколько минут все застыли, словно в оцепенении, потом зашли в комнату фюрера. Гитлер выстрелил себе в рот, а Ева приняла яд.
Эмиссар Дьявола, который на протяжении стольких лет обуянный духами Всемирного Зла безнаказанно творил свое черное дело во всем мире, теперь отправился к своему Хозяину в Преисподню. Впечатление было такое, будто некое черное облако, почти осязаемое на ощупь и удушавшее все здравые мысли, честные побуждения и человеческие эмоции, внезапно поднялось и вылетело из бункера. Вся былая атмосфера, источавшая предательство, страх, жестокость, кровожадность, вдруг очистилась, и все свободно вздохнули.
Люди смотрели друг на друга и не узнавали, потому что лица их размягчились, и в глазах уже не горел единственный жадный инстинкт животного самосохранения и готовности пожертвовать другими ради пустой прихоти или жажды преходящей власти.
Курение всегда было запрещено в ближайшем окружении фюрера, но вот человек нервно закурил сигарету, потом другой, третий. Спокойно и равнодушно, даже не склонив для приличия головы, люди наблюдали, как охранники отнесли трупы Гитлера и Евы наверх в сад, чтобы там сжечь в какой-то неприглядной воронке от бомбы или от снаряда.
Геббельс драматическим голосом возвестил, что теперь ему незачем жить и поэтому он выполнит данное фюреру торжественное обещание и покончит с собой, а также лишит жизни свою жену и пятерых детей. Кребс и Бургдорф согласились, что, пожалуй, лучше пустить себе пулю в висок, чем попасть в руки русских. А остальные, не стесняясь, выбрасывали капсулы с ядом, которые им дал Гитлер. Борман уже диктовал телеграмму Деницу, стремясь поскорее заручиться его поддержкой и оказывать на него, нового фюрера, такое же влияние, какое он имел на мертвого, прежнего. Многие оживленно обсуждали свои планы бегства под покровом грядущей ночи.
Грегори же, знавший, что накануне русские захватили Потсдам, с ума сходил от беспокойства, в ужасе представляя, что они уже могли дойти до виллы Сабины.
Если бы в преддверии полночного часа всех вампиров и вурдалаков в расстроенном мозгу Гитлера вспыхнула надежда на несбыточную победу над силами Добра, если бы он под покровительством сил Тьмы, которые так часто спасали его от верной погибели, все же решился бежать в Баварию и там, сцементировав и возглавив германские разбитые армии, снова вступил в борьбу, то Грегори последовал бы за ним и вогнал в могилу осиновый кол. Но теперь, когда злокачественная опухоль прорвалась, когда страшный Зверь в человеческом обличье был уже мертв, ничто не могло заставить его дожидаться темноты, чтобы броситься на спасение Эрики.
Ни с кем не попрощавшись, он бросился вверх по ступеням, схватил в ячейке хранения оружия первый же попавший пистолет и побежал. Шаги его эхом отдавались по пустым коридорам в направлении гаражей, выходивших на Герман Геринг штрассе.
Над городом нависла пелена дыма пожарищ, в воздухе пахло пороховой гарью. Улица была сплошь и рядом изрыта уродливыми воронками, из одной фонтанировала водопроводная вода. Разбитые камни брусчатки и осколки снарядов усыпали тротуары. Оглушающе рвались снаряды, сквозь них слышалось стрекотание пулеметного и автоматного огня, четко обозначая, что русские не теряли времени даром и были совсем рядом с рейхсканцелярией. А где-то ближе слышался глухой рокот падающих камней с фасадов зданий. Казалось невероятным, что кто-то может остаться в живых в этом реве и грохоте пылающего Берлина. Но большая, истинная любовь предполагает и великое мужество, придает человеку особые силы для достижения сокровенной цели. И без колебаний Грегори нырнул в этот пылающий Ад.
