Ральфу казалось, что уже часов шесть, но когда он посмотрел на часы, оказалось, что они остановились. Почему-то он вовсе не удивился. Он даже не помнил, когда последний раз их заводил. Наверное, утром во вторник.
Он посмотрел в юго-западном направлении – на Общественный центр, что возвышался, как остров над морем автостоянки. Ранние солнечные лучи отражались веселыми бликами от кривых берегов его окон; при таком освещении он выглядел как увеличенная копия офисного здания, в котором работал Джордж Джетсон. Черный саван, окружавший здание всего несколько мгновений назад, теперь исчез.
Нет, он не исчез. Не обманывай себя, дружок. Сейчас его просто не видно, но он никуда не делся. Он по-прежнему тут.
– Еще рано, – сказал он, покрепче прижимая Луизу к себе, потому что промозглый ветер свирепствовал не на шутку, сдувая волосы – в которых теперь было столько же черных прядей, сколько и белых – у него со лба. – Но скоро будет поздно, мне кажется.
Она согласно кивнула.
– А где Л-л-Лахесис и К-к…
– На уровне, где нет ветра, который норовит сдуть твою задницу с крыши. Пойдем. Давай найдем дверь и поскорее уйдем с этой чертовой крыши.
Однако она задержалась на месте, дрожа всем телом и глядя на город.
– Что он сделал? – тихо спросила она – Если он не подложил туда бомбу, то что он мог сделать?
Может быть, он таки подложил туда бомбу, а собаки с их тренированными носами просто еще не сумели ее найти? Или, может быть, это какое-то взрывчатое вещество, которое собаки просто не обучены находить? Канистра, припрятанная на крыше, какая-нибудь особенная взрывчатка, спрятанная в туалетный бачок. В конце концов Эдди зарабатывал на жизнь, работая с химическими веществами… пока не оставил работу и не заделался психом на полный рабочий день. Может быть, он планирует отравить их всех газом, как крыс.
– О Боже, Ральф! – Луиза положила руку на грудь и посмотрела на него широко открытыми испуганными глазами.
– Давай, Луиза. Давай уйдем с этой чертовой крыши.
В этот раз она пошла почти добровольно. Ральф повел ее к двери с крыши… которая, как он надеялся, не заперта.
– Две тысячи людей, – почти простонала она, когда они подошли к двери. Ральф вздохнул с облегчением, когда ручка повернулась под его рукой, но Луиза обхватила его запястье холодными пальцами, не давая ему открыть дверь. Ее взгляд был полон безумной надежды.
– Может быть, эти коротышки врут, Ральф? Может быть, они сами что-нибудь замышляют, что-то такое, чего нам не понять, и они лгут?
– Мне кажется, что они вообще не могут лгать, – медленно проговорил Ральф. – Вот где самая задница, Луиза: мне кажется, что они не могут. И к тому же не забывай про это. – Он показал на Общественный центр, на грязную пленку, которую они сейчас не видели, но о которой оба знали, что она все еще там. Он накрыл ее холодную руку своей, открыл дверь с крыши и пошел вниз по лестнице.
2Ральф открыл дверь внизу лестницы, выглянул в коридор шестого этажа, увидел, что там никого нет, и вытащил Луизу с лестничной клетки. Они направились к лифту, но по дороге остановились у открытой двери с табличкой «Комната отдыха докторов», напечатанной красными буквами. Это была та самая комната, которую они видели по пути на крышу с Клото и Лахесисом – отвратительная модерновая мебель, на стенах висят репродукции Винслоу Хоумера, чайник стоит на плите. Сейчас в комнате не было никого, но телевизор, подвешенный на стене, все равно работал, и их старая приятельница Лизетт Бэнсон вела утренние новости. Ральф вспомнил тот день, когда они с Луизой и Биллом сидели в гостиной Луизы, ели макароны с сыром и смотрели репортаж Лизетт Бэнсон о том, как Женский центр забросали куклами. Это было меньше месяца назад. Он вдруг вспомнил, что Билл Макговерн никогда больше не увидит Лизетт Бэнсон и не забудет запереть входную дверь, и его захлестнуло ощущение потери – ужасное, как ноябрьская буря. Ему до сих пор не верилось, что Билла больше нет. Как он мог умереть так быстро и так просто? Ему самому это все показалось бы отвратительным, подумал Ральф, и не только потому, что он посчитал бы смерть от инфаркта в больничном коридоре дурным вкусом. Он посчитал бы, что это дешевая театральщина.
Но он видел, как это случилось, а Луиза почувствовала существ, которые пожирали Билла изнутри. Это заставило Ральфа вспомнить о черном саване вокруг Общественного центра и о том, что может случиться, если они с Луизой не придумают, как остановить Сьюзан Дей. Он снова двинулся к лифту, но Луиза потянула его назад, не отрывая взгляда от телевизора.
– …почувствует глубочайшее облегчение, когда сегодняшняя речь Сьюзан Дей, известной феминистки, борющейся за право женщин на аборты, уйдет в историю, – говорила Лизетт Бэнсон, – и так считает не только полиция. Организации, ратующие за запрещение и разрешение абортов, сейчас пребывают на грани открытой войны. Джон Киркленд сейчас находится в Общественном центре Дерри, и у него есть кое-какие соображения по этому поводу. Джон?
Рядом с Кирклендом стоял бледный и неулыбчивый человек. Дэн Далтон. Значок у него на рубашке изображал скальпель, направленный на младенца, лежащего в позе эмбриона, все это было обведено красным кругом, перечеркнутым красной же линией. На заднем плане Ральф увидел полдюжины полицейских машин и два фургончика служб новостей, один из них был с эмблемой Эн-би-си на боку. Какой-то полицейский в форме шел прямо по газону, ведя на поводке двух собак – бладхаунда и немецкую овчарку.
– Правильно, Лизетт, я сейчас в Общественном центре, и настроение тут можно описать, как смесь беспокойства и тихой решительности. Со мной Дэн Далтон, президент общества «Друзей жизни», которое страстно протестует против выступления мисс Дей. Мистер Далтон, вы согласны с такой оценкой ситуации?
– С тем, что в воздухе витают беспокойство и решительность? – переспросил Далтон. Ральфу его улыбка показалась одновременно нервозной и презрительной. – Да, я полагаю, можно сказать и так. Мы обеспокоены тем, что Сьюзан Дей, одна из величайших преступниц страны, добьется своих целей здесь, в Дерри – убийства беспомощных нерожденных детей.
– Но, мистер Далтон…
– И, – оборвал его Далтон, – мы настроены очень решительно, чтобы показать нашим гражданам, что мы вовсе не нацисты, как нас пытаются представить, но мы не оболванены этой новой религией нашего времени – политкорректностью дерьмовых политиканов.
– Мистер Далтон…
– Мы также настроены очень решительно, чтобы показать нашим гражданам, что мы способны бороться за наши убеждения, и опять же полны решимости исполнить священную обязанность, которую наш милостивый Господь…
