Несмотря на протесты Кэй, Беверли написала ей в ответ на любезность расписку на тысячу долларов, причем на первом попавшемся под руку чистом клочке бумаги. «Я где-то читала, что не так уж важно, на чем написано. Она все равно считается документом, — сказала она Кэй. При этом она слышала свой голос как бы со стороны, как слышат звуки радио из соседней комнаты. — Один человек написал расписку на артиллерийском снаряде. Я прочла об этом в книге курьезов. — Беверли замолчала и нервно засмеялась. Кэй посмотрела на нее серьезным взглядом, важным и многозначительным. — Я постараюсь получить деньги как можно скорее, прежде чем Том додумается заморозить счета».
Хотя Беверли не чувствует усталости (впрочем, сознает, что перенервничала, хотя крепкий черный кофе, который заварила Кэй, держит ее на взводе), минувшая ночь кажется ей какой-то страшной нелепой фантасмагорией.
Беверли вспоминает, как за ней увязались трое подростков. Они обзывали ее, свистели, но не отваживались подойти близко. Она облегченно вздохнула, когда увидела белые неоновые огни какого-то магазина. Беверли не колеблясь вошла в магазин, и продавец, весь в прыщах, впился взглядом в ее старую блузку, а она упросила его ссудить ей сорок центов на телефонный разговор. Долго упрашивать продавца не пришлось, ее вид был красноречивее слов.
Беверли набрала по памяти номер подруги Кэй Маккол. Прослушала, наверное, дюжину долгих гудков, встревоженно думая: «Неужели Кэй упорхнула в Нью-Йорк?» Она уже хотела повесить трубку, как вдруг заспанный голос Кэй пробормотал:
— Может, это и к лучшему… Кто это?
— Это я, Кэй. Я, Бев, — сказала она, смущенно умолкла, но тотчас решительно выпалила: — Мне нужна твоя помощь.
Наступило молчание, затем через несколько секунд послышался голос Кэй, сонливость ее как рукою сняло.
— Где ты? Что случилось?
— Я у магазина «Семь-одиннадцать». Угол Стрейленд-авеню и какой-то улицы, не знаю, какой. Кэй, я ушла от Тома.
Кэй отозвалась быстро. Голос ее прозвучал взволнованно и патетически.
— Молодчина! Наконец-то! Ура! Сейчас приеду, заберу тебя. Сукин сын! Вот говно! Сейчас приеду за тобой на этом чертовом «мерседесе». Умница! По такому случаю закажу оркестр в составе сорока музыкантов. Сейчас, подожди.
— Я возьму такси, — сказала Бев, держа наготове на потной ладони два десятицентовика. В круглом зеркале у дальней стены она увидела, как прыщавый продавец в глубокой мечтательной задумчивости созерцает ее зад. — Но тебе придется расплатиться с таксистом. У меня нет ни цента.
— Я приплачу ему пять долларов чаевых! — вскричала Кэй. — Это самая отрадная новость после отставки Никсона! Давай приезжай ко мне, дорогая. И тогда… — Кэй замолчала, а когда заговорила снова, в голосе ее уже не было шутливости, зато было столько доброты и любви, что Беверли чуть не разрыдалась. — Слава Богу! Наконец-то ты порвала с ним, Бев! Я не шучу. Слава Богу!
Кэй Маккол, в прошлом дизайнер, вышла замуж за состоятельного человека и, приумножив свои доходы, вскоре развелась. В 1972 году она открыла для себя движение феминисток и с головой окунулась в него. Бев познакомилась с ней тремя годами позже. Кэй приобрела известность после громкого бракоразводного процесса, когда ее обвиняли в том, что она, почитая себя рьяной феминисткой, воспользовалась допотопными законами и вытянула из своего мужа-предпринимателя все до последнего цента из того, что ей причиталось как жене.
— Какая чушь! — в сердцах сказала она как-то Беверли. — Тем, кто такое болтает, просто не приходилось спать с Сэмом Чаковичем. Ты знаешь, какой девиз у старого Сэма? Сексуальное удовлетворение — дело рук самой женщины. Лишь однажды он продержался дольше семидесяти секунд. В ванне. Я его не обманывала, не обирала. Я лишь получила задним числом кровную надбавку за то, что находилась в районе боевых действий.
Кэй написала три книги: о феминизме и работающих женщинах, о феминизме и семье, а также о феминизме и духовности. Первые две были довольно популярны. Через три года после написания последней книги она вышла из моды; Беверли показалось, что Кэй отнеслась к этому даже с облегчением. Она приумножила и разумно разместила свои капиталы. «Слава Богу, — откровенничала она как-то с Бев, — феминизм и капитализм вовсе не исключают друг друга». Теперь она стала богатой дамой. У нее были городской особняк, вилла за городом и три любовника, достаточно выносливых и умелых, чтобы довести ее до нужной кондиции в постели, но не настолько проворных, чтобы обыгрывать ее в теннис. «Когда они, насобачившись, начинают у меня выигрывать, я их сразу бросаю», — заявила Кэй. И хотя самой ей это казалось шуткой, Беверли подозревала, что Кэй не шутит.
Беверли вызвала такси и, когда оно появилось, быстро затолкнула чемодан на заднее сиденье, села рядом со своими пожитками, довольная, что скрылась с глаз продавца. Она назвала адрес Кэй.
Подруга ждала ее в конце подъездной аллеи. На Кэй было норковое пальто, накинутое поверх фланелевой ночной рубашки. На ногах — розовые меховые туфли с большими помпонами. Слава Богу, не оранжевые, а то Беверли завопила бы от страха. Поездка была поистине фантастической: картины прошлого мелькали как в калейдоскопе, они вырисовывались так отчетливо, что это даже пугало Бев. Как будто в голове работал бульдозер, раскапывая кладбище воспоминаний, о существовании которого она даже не подозревала. Только вместо вырытых трупов возникали имена, пребывавшие в забвении уже многие годы: Бен Хэнском, Ричи Тоузнер, Грета Боуи, Генри Бауэрс, Эдди Каспбрак… Билл Денбро. Особенно Билл — Билл Заика, как они тогда его называли с детской непосредственностью, которую иногда считают прямотой, а иногда жестокостью. Билл казался ей таким высоким и совершенным (пока не раскрывал рот и не начинал заикаться).
Имена… названия улиц.
Бев бросало то в жар, то в холод, когда она вспомнила голоса в канализационной трубе… и кровь. Она тогда закричала, и отец дал ей затрещину. Отец… Том…
Бев уже готова была заплакать, но тут появилась Кэй, расплатилась с таксистом, дав ему такие щедрые чаевые, что он даже удивился: «Спасибо, мадам. Вот это я понимаю!»
Кэй повела ее в дом, показала, где ванная, а когда Беверли приняла душ, дала ей махровый халат, заварила кофе, осмотрела ее раны и синяки, продезинфицировала порез на ноге, наложила бинт. Она налила Бев в чашку изрядную порцию бренди и строго приказала подруге выпить все до последней капли. Затем на двоих поджарила два огромных бифштекса и полила их грибным соусом.
