– Все, что угодно!
– Разве люди приходят сюда не для того, чтобы познакомиться?
– Естественно, для этого.
– Тогда какого черта в барах обычно стоит такой грохот?
– Вам не нравится джаз?
– Нравится. Но не такой громкий.
– А…
– Разве под такую музыку можно разговаривать?
– Разговаривать? – удивился Отто. – Но, приятель, они приходят сюда не затем, чтобы разговаривать. Познакомиться, присмотреться друг к другу, выбрать, с кем лечь в постель…
– А поговорить?
– Да вы посмотрите на них! О чем они стали бы разговаривать? Да если бы не оглушительная музыка, они бы только и делали, что психовали.
– Выходит, они признают только язык тела?
Отто пожал плечами.
– Наверное, мне следовало бы жить в другую эпоху, – пробормотал Тони и вышел из бара.
Становилось прохладно. Над морем поднимался негустой туман – так, легкая дымка, начавшая понемногу наступать на берег.
Фрэнк уже сидел за рулем их полицейского, но без опознавательного знака седана. Тони хлопнулся на пассажирское сиденье и пристегнул ремень. Сегодня им предстояло наведаться еще по одному адресу. Кто-то в баре «Сенчури» сказал, что встречал Бобби Вальдеса на перекрестке бульвара Заходящего Солнца с Голливудским шоссе. Через несколько минут Фрэнк произнес:
– Ты мог бы поиметь ее.
– Кого?
– Блондинку. Джуди.
– Фрэнк, я же на работе.
– Договорились бы на другое время. Она явно положила на тебя глаз.
– Не мой тип.
– Аппетитная бабенка.
– Из породы убийц.
– Как это?
– Она бы слопала меня целиком.
Фрэнк немного подумал и сказал:
– Дерьмо собачье. Если бы она делала авансы мне, я бы не отказался.
– Ты знаешь, где ее искать.
– Возможно, я и загляну туда, когда все сделаем.
– Валяй. А я потом навещу тебя в больнице.
– Да что с тобой? Я так не заметил в ней ничего особенного. С такими никаких проблем.
– Может, поэтому я на нее и не клюнул.
– Не понял.
Тони провел рукой по лицу, словно стирая усталость.
– Хищная шлюха.
– С каких это пор ты заделался пуританином?
– Я не пуританин. Хотя… Может быть, и да. В какой-то мере. Видит бог, у меня было навалом «интимных встреч». Но я не могу представить себя в таком месте, как «Парадиз». Охочим до свежего женского мяса. Флиртующим с Джуди. Я бы не смог притворяться. Представь себе, как я лепечу в промежутках между песенками: «Привет, я – Тони. А тебя как зовут? Какой твой знак Зодиака? Ты увлекаешься астрологией? Веришь в воздействие космических лучей? Как по-твоему, это судьба, что мы встретились? Может, попробуем вместе исправить карму? Хочешь трахнуться?»
– Из всей твоей речи, – сказал Фрэнк, – я понял только насчет «трахнуться».
– Я тоже. В том-то все и дело. В таком месте, как «Парадиз», разговоры – сплошной камуфляж. Главное – поскорее добраться до постели. Тебе нет дела до ее чувств, переживаний, способностей, страхов, надежд, потребностей и заветных желаний. Ты ложишься в постель с совершенно незнакомым человеком. Хуже того, занимаешься любовью с подделкой под женщину, картинкой из журнала для мужчин, символом женщины. О любви нет и речи. Это ничем не отличается от щекотки или промывания желудка. Если секс таков, не лучше ли остаться дома и заняться мастурбацией?
Фрэнк притормозил на красный свет и пробурчал:
– Все-таки рука так не прочистит, как женщина.
– Фрэнк, не будь вульгарным.
– Я просто практичен.
– Я вот что хочу сказать. Если не знать партнера, игра не стоит свеч. Я должен чувствовать партнершу, знать, чего она хочет и о чем думает. Секс имеет смысл, только если партнерша для меня что-то значит, если она – личность, а не просто гладкое, стройное тело со всеми положенными выпуклостями. Личность – со своим характером, сложностями, даже недостатками, со всеми оставленными жизнью отметинами…
– Я не верю своим ушам, – отозвался Фрэнк, снова по сигналу светофора трогаясь с места. – Опять этот детский лепет, будто бы секс без любви ни к черту не годится?
– Я не говорю о так называемой вечной любви, – объяснил Тони, – или нерушимой верности до гробовой доски. Можно любить какое-то время, даже не очень сильно. Можно питать друг к другу добрые чувства, даже когда между вами уже нет физической любви. Все мои прежние любовницы оставались моими друзьями, потому что мы не смотрели друг на друга как на зарубки на боевом оружии – по количеству убитых врагов. У нас было и остается много общего. Понимаешь, прежде чем оголить одно место и начать кувыркаться с женщиной в постели, я должен убедиться, что могу доверять ей. В ней должно быть что-то особенное, близкое мне: чтобы мне захотелось открыть ей душу, сделать ее частью моей жизни.
– Чушь собачья! – презрительно отозвался Фрэнк.
– Но я так чувствую.
– Хочешь совет?
– Валяй.
– Лучший из тех, какие ты когда-либо получал.
– Я весь внимание.
– Если ты думаешь, что на свете действительно существует то, что называют любовью, что она так же реальна, как страх или ненависть, значит, ты обрекаешь себя на великие страдания и огромную ложь. Любовь выдумали писатели, чтобы люди покупали их книги.
– Ты шутишь?
– Какие, к черту, шутки?! – Фрэнк на мгновение оторвался от дороги, чтобы с жалостью посмотреть на Тони. – Сколько тебе – тридцать три?
– Почти тридцать пять.
Фрэнк обогнал медленно идущий грузовик, груженный металлическим ломом.
– Значит, я на десять лет старше. Так вот, прислушайся к мнению старшего по возрасту. Рано или поздно тебе покажется, что ты по-настоящему влюблен, но едва ты нагнешься поцеловать землю, по которой она ступает, она всадит в тебя нож и выпустит кишки. Если ты дашь понять, что у тебя есть сердце, она сделает все, чтобы разбить его. Привязанность? Разумеется. И – похоть. Похоть – вот что это такое. Но не любовь. Забудь это слово и наслаждайся жизнью. Возьми от нее все, что она может дать. Пользуйся, пока молодой. Трахай баб. Трахай и сразу давай деру, только так они не смогут причинить тебе зло. Если ты станешь требовать любви, только выставишь себя на посмешище. В конце концов они смешают тебя с грязью.
– Это слишком циничная точка зрения.
Фрэнк пожал плечами. Полгода назад он прошел через мучительную процедуру развода и до сих пор не оправился.
– Фрэнк, – сказал Тони, – ведь ты же не циник. Ты сам не веришь тому, что наговорил.
Фрэнк молчал.
– Ты очень ранимый, – не унимался Тони.
Его напарник пожал плечами.
Минуту-другую Тони пытался оживить угасший разговор, но Фрэнк уже высказал все, что имел сказать по этому поводу, и погрузился в привычное, немного загадочное молчание. Странно было уже и то, что он закатил такую длинную речь. Самую длинную, какую Тони когда-либо слышал из его уст.
