И хотя в желудке жгло все сильнее, он раз за разом возвращался к фотографиям тел. За четырнадцать лет в УПЛА и четыре года в армии он насмотрелся на мертвых. Но с таким сталкивался впервые. Видел, во что превращались люди, которые наступали на противопехотные мины. Но даже они выглядели получше, чем эти.
Убийц, конечно же, их было несколько, отличала невероятная сила или нечеловеческая жестокость, а может, и то и другое. Жертв продолжали методично избивать и после того, как несчастные умерли, превращая тела в желе. Какие люди могли убивать со столь беспредельной злобой? Какая маниакальная ярость двигала ими?
Прежде чем он успел сосредоточиться на этих вопросах, послышались приближающиеся шаги.
К столу Дэна подходил Росс Мондейл, капитан участка, крепкий, широкоплечий мужчина ростом пять футов и восемь дюймов, с карими глазами, каштановыми волосами и бровями, в темно-коричневом костюме, бежевой рубашке, коричневом галстуке и туфлях. На правой руке он носил тяжелый перстень с ярким рубином, единственным цветовым пятном в облике, выдержанном в коричневых тонах.
Уборщица ушла. В большом зале они остались вдвоем.
— Ты все еще здесь? — спросил Мондейл.
— Нет, это моя картонная копия. А сам я в сортире, ширяюсь героином.
Мондейл не улыбнулся:
— Я думал, ты уже уехал к себе.
— Меня приписали к Ист-Вэлью. У смога здесь особый вкус.
Мондейл сердито глянул на него:
— Это сокращение фондов — постоянная головная боль. Раньше, если человек заболевал или уходил в отпуск, мне было кем его заменить. А теперь мы должны приглашать людей с других участков, а нередко одалживать своих, хотя у них и тут полно работы. Это же просто кошмар.
Дэн знал, что Мондейл не возражал, если к нему в участок для каких-то расследований присылали кого-то еще. Просто он не любил Дэна. И антипатия была взаимной.
Они вместе учились в полицейской академии, а потом их свели в один патрульный экипаж. Дэн написал рапорт с просьбой дать ему другого напарника, но ничего не добился. И со временем лишь встреча с сумасшедшим, пуля в грудь и длительное пребывание в госпитале позволили Дэну добиться желаемого: вернувшись на службу, он получил нового и более надежного напарника. По натуре Дэн был патрульным. Ему нравилось находиться на улицах, в гуще событий. Мондейл, наоборот, тяготел к кабинетной службе. Умел подать себя и найти подход к нужным людям. Манипулятор, подхалим, льстец, он всегда держал нос по ветру, прекрасно разбирался во внутренних интригах и иерархии полицейского управления, стремился войти в доверие к тем высокопоставленным сотрудникам, которые могли сделать для него максимум возможного, и тут же отворачивался от бывших союзников, если они теряли власть. А кроме того, он умел находить общий язык как с политиками, так и с репортерами. Эти таланты помогали ему продвигаться по службе быстрее Дэна. Ходили слухи, что мэр прочил Росса Мондейла в начальники управления полиции Лос-Анджелеса.
Так что для Дэна у Мондейла не находилось добрых слов.
— У тебя пятно на рубашке, Холдейн.
Дэн опустил голову, увидел пятно цвета ржавчины размером с десятицентовик.
— Хот-дог с соусом «Чили».
— Знаешь, Холдейн, каждый из нас представляет целый участок. Наша обязанность… долг… делать все, чтобы у общественности складывалось о нас самое благоприятное впечатление.
— Ты прав. Больше не буду есть хот-доги с соусом «Чили». Только рогалики с черной икрой. Тогда пятна на рубашке будут совсем другого качества. Клянусь.
— У тебя привычка высмеивать всех вышестоящих офицеров?
— Нет. Только тебя.
— Мне это без разницы.
— Я так и думал.
— Слушай, я не собираюсь вечно терпеть твои выходки только потому, что мы вместе учились в академии.
Ностальгия не была причиной, по которой Мондейл терпел выходки Дэна, и оба это прекрасно понимали. Просто Дэн знал кое-что о Мондейле, и информация эта, став достоянием общественности, могла порушить карьеру капитана. Мондейл совершил некий проступок на втором году службы, когда они еще ездили в одной патрульной машине, и сведения эти стали бы праздником для любого шантажиста. Но Дэн не собирался использовать этот козырь против Мондейла. Да, он презирал капитана, но не мог заставить себя опуститься до шантажа.
Если бы их роли поменялись, Мондейл без всякого сожаления пошел бы на шантаж или разоблачение Дэна, в зависимости от того, что могло принести большую выгоду. И продолжающееся молчание Дэна ставило капитана в тупик, лишало спокойствия, заставляло при каждой их встрече вести себя с крайней осторожностью.
— А если конкретнее? — полюбопытствовал Дэн. — Как долго ты еще будешь терпеть мои выходки?
— Слава богу, не очень-то и долго. — Мондейл улыбнулся. — По окончании этой смены ты возвращаешься на свой участок.
Дэн откинулся на спинку старого стула, который протестующе заскрипел, закинул руки за голову, сплел пальцы на затылке.
— К сожалению, придется тебя разочаровать. Какое-то время я побуду здесь. Этой ночью я занимался убийством. Теперь это мое дело. Полагаю, до конца смены найти убийц мне не удастся. Так что я задержусь у тебя.
Улыбка капитана растаяла, как тает мороженое на раскаленной сковородке.
— Ты выезжал на тройное убийство в Студио-Сити?
— Ага, теперь я понимаю, почему ты приехал в участок в такую рань. Ты об этом услышал. Двух достаточно известных психологов убили при загадочных обстоятельствах, вот ты и решил, что пресса не оставит это расследование без внимания. Как тебе удается так быстро все узнавать, Росс? Ты спишь, поставив рядом с кроватью полицейскую рацию?
Пропустив вопрос мимо ушей, Мондейл уселся на край стола.
— Есть зацепки?
— Нет. Зато могу показать фотографии жертв.
И удовлетворенно отметил, как кровь отхлынула от лица Мондейла, когда тот увидел изуродованные тела. Капитан даже не досмотрел снимки до конца. Положил на стол.
— Похоже, что грабители потеряли контроль над собой.
— Никакого взлома не было. Деньги мы нашли на каждом теле. Хватало наличных и в доме. Ничего не украли.
— Я этого не знал.
— Но ты должен знать, что грабители обычно убивают, когда загнаны в угол, и стараются это сделать быстро и чисто. Не так, как здесь.
— Всегда бывают исключения, — высокомерно возразил Мондейл. — Даже бабушки грабят банки.
Дэн рассмеялся.
— Но это правда.
— Ты великолепен, Росс.
— Но это правда.
— Моя бабушка банки не грабила.
— Я не говорил, твоя бабушка.
— То есть ты хотел сказать, что банки грабила твоя бабушка, Росс?
— Чья-то чертова бабушка это делает, и ты можешь поставить на спор свой зад.
