— Привет, — похлопала я ее по плечику.
Она сонно моргнула, посмотрела на меня огромными васильковыми глазами и нахмурилась:
— Алёна?
— Верно подмечено, — хищно улыбнулась я и уселась на кровать. — Ты как, в любовницах или проституцией промышляешь?
— Ты что такое говоришь? — залепетала она нежным голоском, и я с удовольствием заметила тревожные тени в ее глазах. Девочка явно не понимала, что я тут делаю — и это ее пугало. — Мы с Витей любим друг друга!
— Все они — «люблю, трамвай куплю», а кольца газпромовским дочкам одевают, — тяжко вздохнула я, вспомнив прошлое.
— Витя меня любит! — и она торжествующе выставила из-под одеяла свою ручку.
Я посмотрела на бриллиантовое кольцо и с жалостью спросила:
— Ленка, ты правда дура, или притворяешься? Да он тебе десять таких колец купит, а вот простое обручальное за три копейки от них никогда не дождешься.
— Если тебе не повезло в жизни, это не значит, что все такие. Уж я-то умею обращаться с мужчинами!
Я посмотрела на ее самодовольное личико и согласилась:
— Ага, мне точно в жизни не повезло.
«Особенно если учесть, что она уже кончилась», — хихикнув, закончила я про себя.
— Послушай, а ты что тут, собственно, делаешь среди ночи? — хозяйским тоном спросила она.
— Да вот решила к тебе зайти по-соседски, — охотно пояснила я. — Соперница у меня есть, думаю ей в туфли кнопок да стекла насовать, не подскажешь поточнее, как это делается?
— Это не я, — быстро ответила она.
Я ухмыльнулась ее глупости — надо ж так быстро признаться.
В спальню зашла Лариска, недовольно посмотрела на нас и заявила:
— Слышь, ты долго еще с этой возиться будешь? Я пока клиента отправила картошку чистить, но там всего-то ведро.
— Потом заставь полы мыть, — отмахнулась я. — Пусть хоть раз в жизни сам уберется, почувствует, почем фунт лиха.
— Витенька чистит картошку? — округлив глаза, прошептала Ленка.
— А что, хочешь посмотреть? — ласково улыбнулась я ей.
— Я сейчас закричу, — отчего-то шепотом сказала она, глядя на меня.
— Лучше треснись головой об стену, — посоветовала я.
Ленка незамедлительно проделала это, со всей дури приложившись затылком к спинке кровати.
— Чего это с ней? — озадачилась Ларинцетти.
— Дура она, — разъяснила я. — Я ей в шутку сказала — «треснись об стену», она и сделала.
— Алёна, — тихо сказала она, — ты ей ничего не говорила!
— Точно? — усомнилась я.
— Да я тебе что, врать буду?
«Покукарекай, милая», — подумала я, глядя на Ленку.
— Ку-ку, — неуверенно сказала она, покосилась на меня, прокашлялась и снова открыла рот: — Кукарек-к-ку!!!
«А сейчас попрыгай на одной ножке вокруг кровати, и не забывай кукарекать», — ласково подумала я.
Ленка незамедлительно сползла с кровати.
Я с материнской гордостью смотрела, как она старательно прыгает на ножке и кукарекает, утирала сухие глаза и с умилением шептала:
— Эх, сдала, сдала я экзамен на манипулирование!
— И как у тебя это получилось? — недоверчиво хмыкнула Лариска.
— Просто пришло мое время, — улыбнулась я.
Эйфория от того, что я все же смогла это сделать, заставила меня на время позабыть о вражде с Лариской. И она почувствовала это, и сама как-то потянулась ко мне.
— А давай развлечемся тут на славу? — хитро усмехнулась она.
— Да я только за! — с энтузиазмом ответила я.
И работа закипела.
Вскоре Ларискин Витенька противной коричневой краской для пола рисовал цветочки и снежинки на дорогущих шелковых обоях, а моя Ленка наряжала елку. «В лесу родилась елочка, в лесу она росла», — напевала она при этом, да так душевно, что меня аж на слезу пробивало, жаль только, что мертвые не плачут.
Неугомонная Лариска отыскала розовую балетную пачку, диадему, все это напялила на жирного Витеньку и заставила плясать танец маленьких лебедей.
Он так потешно старался, перебирая короткими волосатыми ножками, что мы просто покатывались со смеху.
— Светает скоро, — тревожно сказала я, поглядев за окно.
— Да погоди ты, — отмахнулась Лариска. — Я в одной комнате синтезатор видела, так что есть елка — пусть будет и утренник!
— Разумно, — согласилась я.
Итак, возле елки была поставлена табуретка, на нее по очереди залазили Витенька с Ленкой, пели песенки, после чего я выдавала им по печенюшке. Были уже исполнены и «Золотые облака» от Иванушек, и «Я тебя люблю» Носкова, и «Супердетка» от Пропаганды.
— Ну все, пора, — тревожно сказала я, глядя на часы.
— Да погоди ты, — меланхолично отозвалась Лариска. — Витенька, на табуретку! Напоследок — мою любимую, от Юли Савичевой!
Она тронула клавиши, и нежная мелодия наполнила комнату.
Витенька, в розовой пачке с торчащими из-под нее красными трусами в полоску и диадеме проникновенно запел:
— Послушай, ты был прав…
Послушай, мне не больно…
И сердце без тебя
стучит спокойно…
Послушай, я ушла
Послушай, то, что было
И скажет тишина,
что я любила…
Я расчувствовалась донельзя, достала сразу горсть печенья для певца и подпела:
— Ты сердце мое,
прости за любовь,
остыло…
Послушай меня,
я просто любила…
— Хорошо поет, мерзавец, — лирически бормотала Лариска, — еще немного, и я не смогу его укусить.
Мужик допел, подбежал ко мне за подарками, я сунула ему в потную ручонку печенье и погладила по голове:
— Умница, хороший мальчик, а ну теперь беги к тете Ларисе. Ленка, а ты давай ко мне.
Девушка тут же стала, подошла ко мне, доверчиво опустилась передо мной на колени…
— Я не могу! — отчаянно крикнула Лариска.
Я обернулась — она смотрела на Витюшу, который уже запрокинул голову и покорно ждал.
— Не могу! — помотала она головой.
— Витя, спой ей Киркорова, — проникновенно велела я.
— Зайка моя, я — твой — тазик! — с готовностью отбарабанил он.
— Молодец, — похвалила я его и обернулась к Ленке.
Коснулась губами ее шеи, понюхала, ощутила, как близко-близко бьется ее пульс.
— Лена, очнись, — мягко попросила я и взглянула ей в глаза.
За спиной забулькал прерванный на полуслове Витенька, жалобно застонал, словно подстреленный зайчонок. Ленка обвела глазами перевернутую вверх дном гостиную, украшенную колготками и картофельной шелухой елку, изуродованные обои, и испуганно спросила:
— Что это?
— Ёлка, милая, — ласково улыбнулась я. — Подарок хочешь?
