Пригубив, я понял: все то, что я пил до сих пор, по сравнению с этим волшебным напитком было сущим ацетоном.
— Ну, — приступил он, устраиваясь в кресле напротив меня, — расскажите-ка мне, что там такое случилось с книгой.
— Да рассказывать-то, собственно, и нечего, — ответил я, зная, что никогда не смогу рассказать всего, что произошло.
— Тем не менее, мне интересно. Кажется, этот инцидент вас расстроил.
Я придумал историю о том, как вдруг, ни с того, ни с сего заболел, работая в библиотеке, а когда поправился, обнаружил книгу в портфеле. Она, должно быть, в тот вечер ненароком туда проскользнула, а я и забыл об этом.
— Ну, и как же называлась эта скользкая книга? — поинтересовался он.
— Я... Я уже не помню. Должно быть, это был Уокер, а может, это был Кроули, «Книга закона».
Милн шутливо передернул плечами и глотнул виски.
— Только не этот кошмар. Право, мне казалось, у вас больше здравого смысла. «Пусть то, что ты делаешь, будет законом». Какая чепуха!
— Мне кажется, я должен иметь представление обо всем, — заметил я.
— Да, конечно. В вашем возрасте это совершенно естественно. Но существуют же пределы. Кроули, например. Вам нужен наставник. Иначе вы будете тратить время на шарлатанов. Оставьте Кроули подросткам. Впереди у вас серьезная работа.
Я чувствовал, что он вот-вот скажет то, на что я так долго надеялся: мне предстоит перейти на следующий уровень в оккультной иерархии.
— Вам легко говорить, — ответил я, надеясь подтолкнуть его. — Но откуда мне взять такого наставника? Я прочел все, что мог. Я посещаю собрания, наблюдаю ритуалы, слушаю лекции, говорю со всеми, у кого только находится для меня время. Но я до сих пор так и варюсь в собственном соку.
Он взглянул на меня как-то странно и поставил рюмку на низкий столик.
— Зачем вы ходите на собрания Братства? Что вы ищете?
— Знаний, — ответил я, надеясь, что это не прозвучало слишком банально. По крайней мере, это была почти правда. — Я в поисках знания.
— Каждый Том, Дик или Гарри ищет знания, — ответил он. — Вы же незаурядный человек. Я хочу убедиться, что вы ищете то, о чем заурядный человек даже и не догадывается.
Если бы я к тому времени не прочел так много на эту тему, то ни за что бы правильно не ответил на этот каверзный вопрос. Но имелось одно слово, которое повторялось из книги в книгу, и я понял, чего Дункан Милн ждет от меня.
— Мастерство, — ответил я. — Я ищу реального знания и совершенного мастерства.
Он улыбнулся не слишком приятно, и я понял, что сказал то, что нужно.
— Вы полагаете, что найдете это в Братстве Старого пути? — спросил он.
Я покачал головой. Теперь я примерно догадывался, к чему он ведет.
— Нет, — сказал я. — Но с чего-то нужно начать.
— Хорошо, что вы искренни, — похвалил он. — Библиотека в Эйнсли-Плейс отвечает вашим запросам?
Я опять отрицательно покачал головой:
— Поначалу она меня удовлетворяла, а сейчас — нет. Я не могу достать книг, которые мне нужны. Я пытался заказать их в Национальной библиотеке, но их либо нет в фонде, либо библиотекари не желают их выдавать.
— Да нет, конечно же, у них они есть. Только они держат их под замком. Вам нужны влиятельные друзья, которые замолвили бы за вас слово. И тогда вам дадут на эти книги взглянуть. Возможно, я вам помогу. У меня имеется большая библиотека. Не эта, — он указал на ряды книг в кожаных переплетах. — Это лишь часть моей семейной коллекции. Я привез их сюда после смерти родителей. Свою настоящую библиотеку я храню дома. В ней есть несколько книг, которые должны вас заинтересовать. К несчастью, они невероятно дороги. Я, вы понимаете, не могу вам дать их читать домой. Но я могу принести несколько книг сюда. Я часто бываю здесь по вечерам, готовясь к лекциям. Вы можете приходить сюда, когда хотите.
Он помолчал.
— Многие из самых ценных томов — на иностранных языках. Какие языки вы знаете?
— Латынь, — ответил я, — и греческий. На экзаменах я получил за них высший балл. Мой отец получил классическое образование. Ну, разумеется, гэльский, хотя, думаю, он здесь ни к чему. Французский. Немного немецкий.
— А древнееврейский?
Я покачал головой.
— Жаль. На нем имеются один-два небезынтересных трактата. Арабского, вы, как я полагаю, тоже не знаете?
И опять я покачал головой, вспомнив о книге, найденной в Эйнсли-Плейс, переведенной с арабского на латынь.
— Арабы научили средневековых мастеров многому из того, что знали. Джабир ибн Хайян получил широкую известность как Гебер, под этим именем вышло много работ по алхимии. Книга о магии и переходящих праздниках — «Picatrix», датированная десятым столетием, была переведена на испанский, а затем на латинский языки с арабского оригинала, называвшегося «Rutbat al-Hakim». Под ее влияние попали все — от Петра Абанского до Кампанеллы. Абу Машар аль-Балхи из Багдада был очень хорошо известен в Европе как Альбумазар, величайший из астрологов. Позднее, когда узнаете побольше, вам не помешает изучить арабский язык. Но то, что вы знаете латынь и греческий, — очень удачно. Я этого не ожидал. Вам понадобится помощь в терминологии, но мы можем начать с более простых текстов. Приходите сюда завтра в семь. Сначала мы пообедаем, а потом начнем обучение.
— А как же Братство? — спросил я, ибо мне требовалось узнать, было ли это просто приглашение помочь мне с чтением или нечто другое.
— А, забудьте о них. Дешевка. Вы, Эндрю, созданы для большего. Я это чувствую. Но пока вы еще не готовы. Читайте книги, которые я буду вам давать. Можете задавать любые вопросы. Когда придет время, я познакомлю вас с моими друзьями, которые знают то, о чем эти дураки из Эйнага-Плейс даже не догадываются.
* * *
Мы проговорили допоздна. Когда я пошел домой, дождь уже прекратился. Во время беседы Милн спросил о моей работе, и я ответил, что готовлюсь к защите докторской диссертации по социологии, пишу трактат о Дюркхайме. У него не было оснований не доверять мне, и легенда эта обеспечивала мне некоторую свободу. Тем не менее, как только я вернулся домой, первое, что сделал, — это убрал в шкаф все свои тетради и документы, чтобы при посещении он ненароком на них не наткнулся. Самому мне эта секретность не нравилась, но альтернативы не было, особенно ввиду того, что Милн обещал познакомить меня со своими друзьями, которым вряд ли бы понравилось, что их деятельность будет обнародована.
В последующие дни и недели я все больше виделся с Милном и все меньше — с Яном и Генриеттой. Несколько раз отказывался от заранее назначенной встречи с Яном и спешил к Дункану на урок. Семинары мои стали чрезвычайно сложными и непонятными. Один за другим студенты и преподаватели начинали их пропускать. Ян сказал мне, что в коридорах недовольно шепчутся. Содержание моих лекций стало слишком эзотерическим, слишком далеким от социологии и от реальной жизни. Я, в свою очередь, посоветовал ему заниматься своим делом.
