— Кошмар, — сухо проговорил Стэн.
— А я слышал: у одной женщины там утонул ребенок, — внезапно сказал Эдди. — И с той поры башню закрыли насовсем. Так, по крайней мере, рассказывают. До этого на башню и вправду поднимались зеваки. И вот однажды туда забралась эта женщина с ребенком. Не знаю, сколько лет ему было. Но знаю точно, что вода плескалась прямо под платформой. Женщина вышла на платформу, подошла к перилам, ребенок был у нее на руках. И тут то ли она его бросила, то ли он стал крутиться, и она его не удержала… Рядом стоял какой-то парень. Он пытался спасти ребенка, прыгнул следом, нырнул, но ребенок уже пошел на дно. Может, на малыше была толстая куртка. Когда одежда намокает, то идешь ко дну.
Эдди резким движением сунул руку в карман и извлек оттуда коричневый пузырек. Он открыл его, достал две белые таблетки и проглотил их разом.
— Что это? — поинтересовалась Беверли.
— Аспирин. У меня голова болит. — Эдди посмотрел на Бев, словно намеревался дать отпор, если она начнет приставать к нему со своими вопросами, но Беверли ничего не сказала.
Бен досказал историю Эдди. Он слышал, что утонула девочка, было ей года три. После этого несчастного случая муниципалитет принял решение закрыть водонапорную башню для посетителей, никаких стихийных экскурсий и пикников уже не устраивали. Обе двери до сих пор запирают на ключ. В башне дежурят сторожа, утром наведываются ремонтники, но все же раз в год устраивают организованные экскурсии. Те, кому это интересно, могут с сотрудницей исторического общества подняться по спиральной лестнице на галерею, любоваться оттуда панорамой города и вволю щелкать своими «кодаками». Однако нижняя дверь, ведущая в башню, постоянно заперта.
— И там до сих пор вода под самый верх? — спросил Стэн.
— Да, похоже, — ответил Бен. — Когда на лугах горела трава, я видел, как у башни заправлялись пожарные машины. А шланг вставляли в нижнюю трубу.
Стэн снова уставился на сушилку, где крутились выстиранные тряпки. Слипшийся ком распался, и некоторые тряпки надулись, как парашюты.
— А ты что видел? — мягким голосом спросила Бев.
На мгновение казалось, что Стэн оставит ее вопрос без ответа. Он сделал судорожный глубокий вдох, выдохнул и заговорил, но его слова поначалу показались ребятам совсем из другой оперы.
— Мемориал-парк назван в честь 23-го Мейнского полка, сражавшегося в Гражданской войне. «Деррийские синие мундиры» — так его называли. Когда-то в парке стояла статуя, но в сороковые годы во время урагана ее снесло. Денег на ее восстановление у городских властей не было. И они распорядились соорудить там бассейн для птиц. Большой каменный бассейн.
Ребята смотрели на рассказчика во все глаза. Стэн сглотнул. Было слышно, как в горле у него точно щелкнуло что-то.
— Понимаете, я веду наблюдение за птицами. У меня есть атлас, цейсовский бинокль даже есть. Короче говоря, все, что нужно. — Стэн посмотрел на Эдди. — У тебя есть еще аспирин?
Эдди передал ему пузырек. Стэн вытряхнул на ладонь две таблетки, подумал-подумал, вытряхнул третью, возвратил пузырек Эдди и с гримасами принялся глотать таблетки одну за другой, после чего продолжил свой рассказ.
Эта история приключилась со Стэном два месяца назад, дождливым апрельским вечером. Он облачился в резиновый плащ, положил атлас и бинокль в полиэтиленовый пакет, надежно завязал его сверху и отправился в Мемориал-парк. Обычно он ходил туда с отцом, но отцу пришлось работать в тот день внеурочно. Во время ужина он позвонил Стэну и сообщил удивительную новость. Один клиент агентства, где работал отец, оказался заядлым любителем-орнитологом. Он вроде бы видел у водонапорной башни самца кардинала Fringillidae Richmondena: якобы тот пил воду из птичьего бассейна. Кардиналы любят с наступлением сумерек плавать в водоемах. Обнаружить кардинала так далеко к северу от Массачусетса большая удача для орнитолога. Не хочет ли Стэн отправиться к бассейну, может, даже удастся поймать кардинала, предложил отец. Конечно, погода отвратительная, но игра стоит свеч.
Стэн с радостью согласился. Мама взяла с него слово, что он не будет снимать капюшон, но Стэну и так не пришло бы в голову ходить без капюшона. Он был педантичен в одежде. Его никогда не приходилось упрашивать, чтобы, скажем, зимой он надел галоши или кальсоны, а сверху теплые штаны.
До Мемориал-парка было полторы мили хода. Шел такой мелкий и редкий дождь, что его и дождем-то нельзя было назвать, скорее это была туманная изморось. Под кустами среди деревьев еще серели сугробы, у Стэна они ассоциировались с грязными выброшенными подушками. Уже пахло весной, природа пробуждалась. Стэн смотрел на ветки вязов, дубов и кленов на фоне свинцово-белесого неба, и ему казалось, что они таинственным образом стали гуще. Через две недели распустятся почки и проклюнется нежная, почти прозрачная зелень.
«В воздухе пахнет весенней зеленью», — подумал он и улыбнулся.
Шел он быстро, ведь через час с небольшим наступят сумерки. Стэн был столь же педантичен в своих орнитологических изысканиях, как и в одежде, учебе и во всем: он мог бы с полным правом сказать, что обнаружил кардинала, лишь в том случае, если бы был абсолютно уверен, что видел его среди бела дня, ведь в сумерках легко обмануться.
Он двинулся через Мемориал-парк наискосок. Слева маячила огромная белая башня. Стэн не обращал на нее внимания. Она его совершенно не интересовала.
Мемориал-парк был расположен на покатом склоне холма и представлял собой неровный прямоугольник. Летом здесь тщательно скашивали траву и сажали на круглые клумбы цветы. Никаких игровых площадок здесь не было. Это был парк для взрослых.
В конце спуска склон обрывался, вдали начиналась Канзас-стрит, а за ней Пустыри. Бассейн для птиц находился на ровном участке парка. Он представлял собой огромное каменное блюдо, стоящее на приземистом кирпичном пьедестале. Отец рассказывал, что еще до того, как городская казна оскудела, здесь собирались снова водрузить статую.
— Мне больше нравится бассейн для птиц, папа, — сказал как-то Стэн.
Мистер Урис взъерошил ему волосы.
— Мне тоже, сынок, — произнес он. — «Побольше бассейнов, поменьше пуль» — вот мой девиз.
Сверху на пьедестале была высечена надпись. Стэнли пытался ее разобрать, но ничего не понял. Единственное, что он знал из латыни, так это названия некоторых птиц. Надпись гласила:
