Черный призрак.
Не спал здесь только Бран.
Черный призрак обернулся, облако пара вырвалось из глотки. Он взметнулся на дыбы и утробно зарычал на Брана.
— Хочешь, чтобы я ушел? Этого ты хочешь, да? Чтобы я ушел, а ты докончишь свое дело?
Зверь опустился на четыре лапы и фыркнул.
— Почему ты здесь? — спросил Бран.
Зверь молчал. Ноздри раздувались, в глазах светился смех.
— Почему ты здесь?
Нет ответа.
— Почему ты здесь?!
Ты знаешь.
— Я не знаю…
Нет, ты знаешь, и раньше знал. Я пришел сюда по следу. Я пришел за моей добычей. За запахом страха, за запахом ненависти, запахом боли, ярости и гнева. Я голоден. Я вечно голоден. Я чую поживу. Чую кровь. Я приду и буду с вами. Всегда, покуда мне есть здесь, чем питаться.
Зверь заревел.
Бран зажал руками уши.
— Но я… что я могу! — взмолился он. — Ведь он такой огромный! Что я могу! Как с ним бороться? Он меня сожрет!
(…все не то, чем кажется…)
— Что? — промолвил Бран.
(Все не то, чем кажется. Все не то, чем кажется! Сердце знает, слушай свое сердце! Только сердце правду ведает, сынок!)
(…сынок…)
(Сыно-ок…)
(Открой глаза…)
— Бран, открой глаза. Сынок, это я! Ты слышишь?
Бран застонал и поднял веки. Над ним плавало смутное пятно. Глаза сомкнулись, открылись снова… Знакомый голос проговорил:
— Сынок! Бран! Очнись же. Господи, ты себе голову разбил.
— М'атир, — Бран зашевелился, пытаясь сесть, и Дэвайн ему помог.
Люди лежали на лавках, головами на столе. Горели все светильники. Возле Брана сидел отец, чуть поодаль — Коза, с перепуганным заплаканным лицом.
— Ты упал? — спросил Дэвайн. — Ты голову себе разбил, сынок.
— Это не я, — Бран коснулся затылка. В висках, глазах и лбу пульсировала боль.
— А кто?
— Конунг, — Бран начал озираться. — Где… где она?
— Кто, сынок?
— Улла! Он ее убил? Господи, где она?!
— Он ее в капище уволок, — ответила Коза. — Я видела.
— Она живая?
— Не знаю, хозяин. Он когда ее тащил, так она не двигалась.
— Мо Деврот, — Бран попытался встать. — О, Господи… отец, ну помоги же мне!
— Куда ты такой пойдешь?
— Ты что, не понимаешь? Я должен идти! Он убьет ее!
— И поделом, — тихо молвила Коза. — Чего это она с хозяевами с моими сделала, а? Да штоб ей… — Коза зарыдала.
— Так это она? — удивился Дэвайн. — Ого, а эта девочка здорово в травах разбирается. Им еще часа четыре спать.
— Как… спать? — Коза так изумилась, что перестала плакать. — Как, то есть… — она прижала ко рту ладонь. Дэвайн поднял брови.
— А ты подумала, они умерли? — Дэвайн подошел к столу, взял кувшин и принюхался. — Ну, так и есть, спят они, твои хозяева. Проснутся, не бойся. Голова только чуток поболит, как с похмелья, и больше ничего. Это корешок такой, ведьмин палец называется, слышала? Я только не пойму, зачем ей это было надо. Она что, подшутить хотела, или же…
— Нет, она не думала шутить, — Бран с трудом поднялся на ноги. — Просто не хотела, чтобы мы помешали. Чтобы не пошли за ней… туда. А я вмешался… и он теперь…
Он не договорил. Развернулся и кинулся к двери.
Бран увидел, что капище горит.
Он побежал так быстро, как только мог. Голову разламывала боль, и ноги плохо слушались, каждый вдох был, словно острый нож. Бран подгонял себя, но знал: он движется медленно, нестерпимо медленно.
Дверь в капище оказалась нараспашку. Жаркий свет озарял сугробы, расстелил по пустырю оранжевый ковер. Протянувшись очень далеко, он упал под ноги Брану. Задохнувшись, тот ринулся вперед.
Сначала ему почудилось, будто внутри пусто. То, что он принял за пожар, оказалось костром, пылавшим посередине. Хворост трещал, искры сыпались, исчезали в темноте, едва не касаясь балок.
— Улла? — позвал Бран.
Нет ответа, только жадный хруст огня. Бран огляделся.
Он увидал ее в глубине, в тени, у статуи Фригг. Она застыла, съежившись, понурив голову, вцепившись рукой в свое плечо. Рядом был конунг. Он сидел, привалившись к ногам статуи, голова лежала у богини на коленях, а глаза были закрыты. Он не шевелился.
— Улла, — окликнул Бран.
Она только ниже опустила голову. Бран подошел и посмотрел на конунга. Казалось, тот не дышит.
— Что с твоим отцом, Улла? — спросил Бран. — Что ты сделала?
— Не твое дело, — ответила она. — Зачем пришел? Разве ты мне не все сказал? Уходи, ты нам не нужен. Сами разберемся. Уходи…
— Я вижу, как вы разбираетесь! — Бран указал на конунга, на алтарь поодаль, в темноте, где лежали Видар и Аса. — Вот они, разборки ваши, вот результат! Безумная семейка.
— А тебе-то что, — она полоснула его взглядом из-под растрепанных волос. На избитом и окровавленном лице страшно, траурно чернели огромные глаза. — Тебе какое дело? Это моя семья, а не твоя.
— Может, объяснишь, что происходит?
— Я не обязана объяснять. Ты мне никто!
— Замолчи! — Бран стиснул кулаки. — Еще слово, и я тебя ударю. Клянусь, я тебя ударю, если не прекратишь!
— Ну, ударь! Ты об этом только и мечтаешь! — она выпрямилась. В правой руке блеснул топор. Она протянула его Брану.
— На, ударь! — закричала Улла. Рука, державшая топор, ходила ходуном. — Ударь! Убей меня! Ты же хотел — так на, убей!
— Заткнись!
— Убей! Убей! Я все равно тебя ненавижу! Я тебя ненавижу! Скотина! Я тебя ненавижу!!!
Костер за спиной у Брана загудел, и, обернувшись, он увидел, как пламя разрастается, свистя и рыча. Оно казалось красным, будто кровь, будто жадная разинутая пасть: пасть, что пытается проглотить этот дом — и все вокруг. И его, и конунга, и Уллу. Рев вырвался из огненной глотки.
Голос зверя.
Бран шагнул к Улле, обнял ее, забрал топор и отбросил в сторону. Она сопротивлялась, но все слабее и слабее.
— Давай уйдем, — сказал Бран. — Давай мы с тобой просто отсюда уйдем.
— Оставь меня… я не хочу… я… тебя ненавижу…
— Я люблю тебя. Давай уйдем. Давай прекратим это, вот и все.
Она заплакала, уткнулась лицом ему в плечо. Руки соскользнули и повисли.
— Как же ты мог, — прошептала Улла. — Как ты мог подумать, что я… будто я хотела тебя… будто я могла вас… Как ты мог поверить. У меня никого, никого, кроме тебя… Ребенок… был от тебя. Я тебя люблю. Как же ты мог… Как ты мог…
— Прости… прости. Я был дураком.
— Они же просто спят. И ты… был должен спать…
— Я знаю.
— Тогда почему… почему ты такое сказал? Ты думаешь, я могла бы тебя убить? Отравить? Ты думаешь, я бы… я бы могла?!
