Каждый из них обещает рай, блаженство и спасительное бегство, но дарует лишь жестокое безумие и горькое одиночество.
"Почему? - задаётся она вопросом, зажимая сигарету дрожащими губами. - Почему я осталась одна? Почему он забрал всех, кроме меня?"
Ответов нет. Она - галлюцинация, сон, живой монумент исчезнувшей расы. Единственный представитель молчаливого, вымершего человечества. Участница игры в кошки-мышки. Последний игрок в игре под названием "геноцид", последний вдох, последний кладезь надежды рода людского, и в её венах течёт лекарство от безумия: эмоции.
Но она должна подумать. Должна составить план и разработать схему.
С каждым ночным кошмаром он становится всё ближе, и вонь от его дыхания становится всё сильнее. Он гнилостный туман, чумная дымка, расползающийся мор. И она должна его остановить. Она ветер перемен, который может взорвать и рассеять его гибельную ауру и вредную атмосферу поглощающей тени. Она, последняя обитель чувств и скорби, должна уничтожить его и тем самым принести божественное свободомыслие и всеобщую любовь в ряды человеческих марионеток, стереть их сухие улыбки и растопить ледяные восковые сердца. Если она сможет победить его; если она может уничтожить то, чем он является или не является, то всё станет, как прежде. Вернётся детский смех. Пение птиц. Чувства влюблённых. Игры и веселье. Она хочет снова ощутить всё это; мечты и чувства не должны умереть вместе с ней.
Фреда закуривает и выглядывает из-за потрёпанной сетчатой занавески. Мёртвый мир. Безбожный мир, населённый марионетками-зомби. И за верёвочки этих марионеток дёргают нечестивые, прокажённые пальцы вне пределов этого пространства и времени. Они притворяются людьми: живыми, дышащими и чувствующими. Но ни на что из этого они не способны.
Фреда это знает. Марионетки не умеют любить. Их мозг не способен слагать песни и сонеты. Фреда собирает в заплечный рюкзак все свои вещи и выскальзывает в мир, пахнущий старым свечным воском. Сегодня ночью она его отыщет. Он поджидает её в каком-то пыльном, заброшенном, обескровленном квартале города. С глазами кобры и зубастой пастью, из которой капает нейропаралитический яд.
Сегодня ночью. Либо смерть. Либо рождение. Либо небытие.
✲
Карнавал проклятых.
Фреда знает это место. Что может быть лучшим прикрытием для уродства, чем показуха?
Громадные и неповоротливые, крошечные и испуганные мысли носятся у Фреды в голове, обжигая её мозг летним стальным блеском и жаля его, как комары в августе перед дождём. Она окидывает взглядом толпу, проходящую мимо неё, воняющую сигаретным дымом и пережаренной пищей. Её глаза - полумесяцы; глаза человека, страдающего клаустрофобией; зеркала медиума, отражающие восковой ад преисподней. Да, она их видит. Они раздражают. Пустые, обработанные чучела, которые не умеют любить и чувствовать. Они цепляются друг за друга, имитируют поведение мужчин и женщин, но понимают его не более, чем деревянные статуэтки понимают работу кассового аппарата.
Она знает. Прекрасно знает.
Он здесь. Его мёртвое касание всюду.
На её губах блуждает лёгкая улыбка. Она прислоняется спиной к ярмарочной палатке с тиром и закуривает сигарету. Вдыхает запах старого жира и заплесневевшего брезента. Неподалёку появляется парочка влюблённых; они направляются к ней, неуклюже переставляя ноги, как заведённые длинноногие игрушечные солдатики. На их ярко раскрашенных краской лицах виднеются отвратительные, потрескавшиеся, измождённые ухмылки. Они смеются и целуются, как куклы, управляемые скрытыми руками кукловода.
Они не чувствуют ничего. Они являются ничем.
"Еще одно доказательство", - решительно думает она. Он здесь. Сейчас".
Фреда пошла за парочкой, следя за ними и наблюдая, как за мухами под стеклом. Она думает об их убийстве. Будто бы их можно убить! Разве можно убить деревянное полено? Разве может кусок глины испытывать боль? Она может стереть их постоянно улыбающиеся лица; может расколоть их тела на тысячи щепок; может растоптать их пластмассовые сердца; может разбросать все их винтики, шестерёнки и шкивы. Может. Но это ни к чему не приведёт.
То, что вечно мертво, больше умереть не может.
Она идёт за ними в нескольких шагах позади. Они останавливаются у ограждения ярмарочного "Домика ужасов", что-то игриво между собой обсуждая. Фреда смотрит мимо них вперёд и видит выцветшую, оттенка слоновьей кости билетную кассу, покосившуюся набок. Она выглядит такой же безжизненной, как и мумия, что работает внутри. На аляповатом холсте кричащими красками изображены сцены, которые являются (по крайней мере, художник так надеялся) худшими человеческими кошмарами: отрубленные головы и конечности; разбросанные внутренности; пролившаяся кровь; безумный маньяк с бензопилой и мясницким ножом; множество ходячих мертвецов и кровопийц на всевозможных стадиях разложения.
Фреда хмурится, когда двое влюблённых платят билетёру-марионетке в будке и направляются к "Домику ужасов". Они бросают на неё один настороженный взгляд и исчезают внутри. О да, они знают. Знают, кто она такая. Они ощущают её тепло, её волю, и это сводит их с ума.
Фреда вытаскивает два доллара и подходит к билетной кассе. Мужчина даже не смотрит на неё - грязная лапа выхватывает её деньги и швыряет в её сторону билет. Пальцы, коснувшиеся её руки, быстро отдёргиваются.
"Да-да, - думает Фреда, - ты ведь тоже знаешь, кто я? Так? Ты знаешь, что я не такая, как ты. Что я та, кем тебе никогда не быть".
Уличный торговец, стоящий у входа, улыбается ей пустой мёртвой улыбкой.
- Вечер добрый, мисс, - бурчит он, глядя на её скрытую под свитером грудь; зная, что она из плоти и крови, и ненавидя её за это.
- Ваш билет, пожалуйста, - хрипит он.
Она протягивает ему кусок картона, презирая холодное касание его рук из красного дерева.
- Идёте одна? Знаете, там может быть действительно страшно.
Фреда морщится. Что дальше? Это сгорбленно низенькое чучело предложит ей свою компанию? И её будет поддерживать под руку, успокаивать и утешать кусок дерева?
- А я люблю страх. Полезен для души, знаете ли, - отвечает она.
- Как пожелаете, мисс.
Вот он. Дом ужасов.
Он идеален. Что лучше подойдёт для ползающего по подвалам существа, вроде Ноктулоса? Для существа из тёмных кладовок? Непотребного творения пространственно-временной дыры?
В её голове гремит лишь одно имя.
НОКТУЛОС.
Она оказывается в петляющем блестящем серпантине коридоров, которые поворачиваются под странными углами, как кишки. В конце концов, она совершенно дезориентирована. Повсюду зеркала - на стенах, на потолке, даже пол выложен каким-то отполированным светоотражающим материалом. Она видит десятки искажённых, абсурдных образов самой себя,
