Джесси вжалась затылком в подушку и выгнула шею, чтобы взглянуть на изголовье и столбики кровати. Тот факт, что она смотрела снизу вверх, делал картину впечатляющей. Кровать была меньше, чем королевская, но намного больше, чем простая двуспальная. У нее было фантастическое название, возможно, Размер для Придворных или Первая Леди в Ожидании. Становясь старше, Джесси замечала, что ей — все труднее было запоминать такие вещи; она не знала, называется ли это хорошим вкусом или просто страстью. В любом случае кровать, на которой она лежала, была достаточно просторной, чтобы спать на ней хоть по диагонали, но слишком маленькой, чтобы двое могли со всеми удобствами провести на ней ночь.
Для нее и Джеральда это не было помехой, потому что они спали в разных комнатах как здесь, так и в их доме в Портленде уже лет пять. Это было ее, а не его решение; она устала от его храпа, тем более что с каждым годом он храпел, все громче и громче. В тех редких случаях, когда здесь у них оставались ночевать гости, они с Джеральдом спали вместе, это было очень неудобно в этой комнате, в других случаях они делили эту постель только тогда, когда занимались любовью. И его храп не был настоящей причиной того, что они спали раздельно: просто это был наиболее дипломатичный повод. Настоящей причиной был запах. Джесси сначала просто не нравился, а потом стал раздражать запах пота, исходящий от Джеральда. Даже если он принимал душ перед тем как лечь в постель, сильный запах шотландского виски начинал к утру испаряться из его пор.
До этого года Джеральд обычно быстренько трахал ее, а потом затихал (именно это стало для нее любимой частью всего этого дела), после чего принимал душ и оставлял ее в покое.
В марте, однако, произошли некоторые изменения. Шарфы и наручники (именно последние), казалось, настолько изнуряли Джеральда, насколько традиционный секс никогда не выматывал его, и он частенько засыпал рядом с ней. Она не возражала; большинство их сексуальных занятий приходилось на дневное время, от Джеральда пахло конфеткой, а не виски. Он даже не сильно храпел.
«Но все эти занятия, все эти полуденные часы с шарфами и наручниками происходили в доме в Портленде, — подумала Джесси. — Мы провели здесь почти весь июль и начало августа, но в тех случаях, когда мы занимались любовью (а таковых было не так то уж и много), это был старый, протертый и обезжиренный, пресный секс: Тарзан сверху, Джейн снизу. Мы никогда не играли в нашу игру здесь до сегодняшнего дня. Интересно, почему это было так?»
Возможно, из-за окон, слишком высоких и странной формы, чтобы на них повесить шторы. Они так и не заменили простое стекло зеркальным, хотя Джеральд и поговаривал об этом до… хорошо…
«До сегодняшнего дня, — закончила Хозяюшка, и Джесси оценила ее тактичность. — И ты права — возможно, именно из-за окон. Ему не понравилось бы, если бы Фред Лаглан или Джеми Брукс заехали к ним под влиянием минутного желания пригласить его поиграть в гольф и увидели его, исследующего миссис Белингейм, которая случайно оказалась прикованной к кровати с помощью наручников. Возможно, его сдерживали приблизительно такие мысли. Конечно, Фред и Джеми неплохие ребята…»
«Парочка стареющих пердунов, если тебе интересно знать мое мнение, — раздраженно вставила Руфь. — Но ничто человеческое им не чуждо, а подобная история слишком хороша, чтобы не рассказать о ней. Но за всем этим кроется нечто иное, Джесси…»
Джесси не позволила ей закончить. Это была не та мысль, которую она хотела бы услышать из уст Женушки, говорящей приятным, но безнадежным голосом.
Возможно, Джеральд никогда не просил ее поиграть в их игру здесь, поскольку боялся, что какой-то сумасшедший шутник может внезапно появиться на террасе. Какой шутник?
«Хорошо, — подумала Джесси. — Давайте просто скажем, что какая-то часть Джеральда действительно верила, что женщина — это просто система жизнеобеспечения вагины… а какая-то другая часть, назовем ее „Джеральд-благородный“, чтобы быть уж совсем точными, знала об этом. И эта часть могла бояться, что события вырвутся из-под контроля. Разве не так все случилось?»
С этой мыслью было трудно спорить. Не очень подходило определение «вырвутся из-под контроля», но Джесси не могла подобрать более точного слова.
Джесси стало грустно, но она подавила желание посмотреть на то место, где лежал Джеральд. Она не понимала, испытывает ли она печаль и сожаление к своему бывшему мужу, но она знала, что даже если это и так, то время для этого совершенно не подходящее. И все-таки было бы хорошо вспомнить что-нибудь приятное о мужчине, с которым она провела вместе столько лет, и воспоминание о том, как он иногда засыпал рядом с ней, после занятий сексом, было одним из них. Ей не нравились шарфы, и она возненавидела наручники, но ей нравилось смотреть на него, когда он плыл в волнах наслаждения, нравилось наблюдать, как смягчалось выражение его большого розового лица.
Он и сейчас, в каком-то роде, спал рядом с ней…
От этой мысли мурашки побежали по коже, даже по бедрам, там, где устроился сузившийся луч солнца. Она отбросила эту мысль, по крайней мере попыталась сделать это, и снова вернулась к изучению изголовья кровати.
Набалдашники немного выпирали в стороны, удерживая ее руки раскинутыми, но не причиняя им особого неудобства, если учитывать возможности, ограниченные шестидюймовыми цепочками. Между набалдашниками находились четыре горизонтальные рейки. Они также были выполнены из красного дерева, красиво изогнуты. Однажды Джеральд предложил украсить спинку кровати их инициалами. Он знал одного человека, который был бы просто счастлив приехать и сделать это, но ей не понравилась эта мысль. Для нее это было странной детской показухой, подобно крошечным сердечкам на обоях в их коридоре.
Прикроватная полка была прибита достаточно высоко, чтобы никто из них, садясь, не ударился об нее головой. На полке стоял стакан с водой, пара покетов,[4] оставшихся с лета, а на ее стороне полки валялась косметика, наверное, уже высохшая. Она также лежала там еще с лета. Какой позор! Ничто не может так украсить прикованную женщину лучше, чем румяна цвета утренней зари. Так утверждают все женские журналы.
Джесси медленно подняла руки под небольшим углом, боясь удариться ладонями о полку. Она отклонила голову назад, чтобы увидеть, что же творится на дальнем конце цепей. Вторые наручники были закреплены на столбиках кровати между второй и третьей перекладинами. Когда она поднимала сжатые в кулаки руки, похожая на женщину, выжимающую невидимую штангу, наручники скользили вдоль столбиков, пока не достигали верхней перекладины. Если бы она могла откинуть эту доску и еще одну, тогда было бы просто снять наручники со столбиков. Voila![5]
