– Клянусь богом, так меня еще ни разу не вставляло…
Кашляя, Макаров двинулся дальше. Туда, где раздавались голоса детей.
– Макаров! – он узнал голос Дженни.
– Боже мой!.. – справа – Патрисия.
Люди голосили, как чайки вокруг траулера…
– Успокойтесь! – провозгласил Макаров. – Успокойтесь и не кричите!.. Это всего лишь взрыв. Только взрыв! Не ядерный, слава богу… – последние слова он договаривал уже шепотом.
Через полчаса пыль осела. И рядом с Макаровым на холме, за которым они лежали, стояли серые, словно выбравшиеся из завала, люди.
Долина была завалена обломками авианосца. Три сокрушительных взрыва раскидали их в радиусе полутора километров. До ближайшего из них можно было дойти за десять секунд. Пыль превратила изумрудную долину в унылый пейзаж запустения, очень похожий на тот, который режиссеры используют при съемках фильмов о битвах в далеких мирах или жизни после третьей мировой войны.
– Я должен рассмотреть это поближе, – сказал мужчина со шрамом и легким бегом спустился с холма…
Ветер качнул пальмы – прошелся по верхушкам пальметто фривольным вальсом, и долина шевельнулась… Песок поднялся в воздух и обнажил зелень.
– Пройдет несколько дней, и на этом месте будут лежать только обломки, – услышал Макаров.
К нему подошли Левша и Катя. Ее рука легла на плечо Макарова, и девушка добавила:
– И наши кости.
Макарову ее слова не показались преувеличением или чрезмерным отчаянием. Он, как и все, смотрел на авианосец. Точнее, на то, что от него осталось. Носовая часть корабля отсутствовала. Взрыв разметал плиты трамплина и бортовую обшивку, словно срезав нос ножом. Искалеченная корма завалилась назад и теперь лежала, демонстрируя небу дымящееся сизыми, местами черными клубами нутро. Вокруг вповалку, плашмя, вонзившись в землю, лежало и валялось все, что еще час назад было их надежным укрытием, все, из чего состояло судно.
– Мы живы, это главное.
Сказав это, Макаров повернулся к людям.
– Мы идем к водопаду.
С высоты самой высокой горы Острова они казались замершей, отбившейся от семьи стайкой муравьев. Стайкой, которая заползла на холм, чтобы осмотреться.
– Ему жарко, – вдруг пронеслось в полной тишине.
Все посмотрели на произнесшего это.
Питер сидел на земле, зашнуровывая кроссовку. Отец подошел и положил ему руку на голову.
– О чем ты?
– Гоше жарко. Очень.
Вскинув голову, Макаров посмотрел на стоявшего над ним Левшу. Тот прищурился и подтолкнул Катю к людям, которые уже двинулись на запад – к озеру. Девушка нехотя послушалась. Она оборачивалась до тех пор, пока вместе с толпой не скрылась в джунглях.
– Ты видишь его?
– Да.
– Парень разглядел Гошу, – Левша криво улыбнулся. – А если знать, что видит он только то, что касается его самого, то факт такого бессмертия меня заинтересовал.
Сказав это, он посмотрел на возвращающегося человека со шрамом.
– Вон идет наш Мюнхгаузен. Несет ужин.
Друг Николая поднялся на холм, держа за шеи двух павлинов. От их оперенья не осталось и следа. Без хвостов, на один бок ощипанные, они болтались в его руках как тощие рюкзаки.
– На равнине можно многое собрать для укрытия, – задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал он. – А это я решил прихватить с собой.
– Так им и надо, – со злобой выдавил Левша. – Когда эти сволочи орут, мне кажется, что выдирают ржавый гвоздь из доски.
– Надо же было им пролететь над авианосцем именно в такой момент, – усмехнулся мужчина со шрамом.
– Да, этот рейс был обречен.
– И как ты видел Гошу? – Макаров прижимал к лицу остатки рубашки, чтобы унять кровь. Он улегся на спину и возобновил разговор с сыном. – Что он делал?
– Я не знаю. Он был в трубе.
– В трубе… – прошептал Макаров.
– Да, широкой трубе. Там темно и шумно.
– Ну, вы тут выясните, что за труба, – заключил Левша и, прихрамывая, двинулся к джунглям. – Может, имелось в виду – Гоше труба? – крикнул он через плечо.
Закончив с кроссовкой, Питер вскочил и протянул отцу руку. Тот улыбнулся, сжал ее и на мгновение словно выпал из себя.
Вот точно так совсем недавно, не прошло и часа, он сжал руку друга…
* * *
На Гошу снизошло похожее на отупение равнодушие. До падения на него лестницы оставалось две или три секунды.
Что толку прятать голову под ступеньку? Ничтожный шанс, просьба о помиловании… Кинетическая энергия падающего куска железа такова, что, даже если она врежется ему в плечо, разорвет пополам. Там, в зоне, был момент, когда он молил о смерти. И несколько раз ноги сами заводили его под падающее дерево. Но всякий раз он был схвачен сильными руками и отброшен в сторону. Теперь этих рук нет. Нет и желания умереть.
Глухое пространство и – невыносимый грохот в нем. Это несоответствие окончательно запутало мысли Гоши, когда он, ослепленный искрами, закрыл глаза.
И тотчас спину его словно окатили ведром кипящей смолы.
Скрежет ворвался ему в уши, мозг словно рассекло молнией. Он дико закричал, не в силах терпеть боль, и на мгновение потерял сознание…
На секунду потерял, не больше, потому что, когда снова нашел себя в шахте, руки его были уже расслаблены, но ноги по-прежнему стояли на арматуре. Лишь тело подалось назад, размякнув.
Гоша вцепился в прут.
Вместе с сознанием вернулась боль. Ему казалось, что с него живьем сняли шкуру.
Что-то горячее и жидкое, но не пот, струями бежало между лопаток, собиралось на пояснице и пропитывало трусы и верх брюк.
Ему не хватало воздуха. Первые секунды, когда лестница промчалась мимо, его обожгло окалиной, и теперь лицо было словно посечено стеклом после автоаварии. Пот мгновенно залил раны, и к боли в спине добавилась резь на щеках.
Когда на голову Гоши стала оседать похожая на перхоть пыль, он понял, что нужно торопиться. Сейчас, когда лестница прошла мимо, он едва не захлебнулся от желания жить. Но на него почти с семисотметровой высоты падал шлак. Оставалось только догадываться, сколько его там, наверху. Он медленно оседает, переходит в свободное падение, собирается с окалиной, появившейся позже, и стремится вниз. И Гоша понял, что через несколько минут появится первый приход облака, дышать в котором он не сможет. А еще через пять минут он просто заполнит свои легкие похожей на перхоть массой.
Он только сейчас обратил внимание, что не слышит звука падающей лестницы. Опустив голову, присмотрелся: не было видно и уходящей вниз светящейся точки.
Лестница уперлась в ступень и застряла на полпути?..
Проверить это можно было только одним способом.
Резво перебирая руками и ногами, презрев боль и страх, Гоша спустился еще на пятьдесят шесть ступеней. И когда ставил ногу на пятьдесят седьмую, коснулся лодыжкой предмета, который мешал двигаться дальше. В ногу врезалась боль – словно ее пронзили раскаленным шампуром. Запах собственного подгоревшего мяса Гоша ощутил вместе с позывами рвоты. Его вывернуло на малиново мерцающую, раскаленную от трения верхушку сломанной лестницы. Она зашипела, распространяя смрад.
