Я поблагодарила за комплимент.
Он сказал, что здесь с дочерью, её мама, его жена, умерла несколько лет назад, и теперь они остались вдвоём. Потом мы говорили о разных пустяках, время пролетело незаметно. Он проводил меня до номера, его комната оказалась прямо рядом с моей, и мы расстались. Назавтра утром он пригласил меня зайти к ним, послушать, как играет его дочь, и, может быть, дать какой-нибудь совет. А после этого позвал прогуляться по окрестностям с ними. «Здесь есть удивительные места, вам очень понравится», — он умоляюще смотрел на меня. Делать мне всё равно было нечего, и я согласилась.
Утром, часов в десять, он постучал в мой номер, я вышла, и мы зашли к нему. Девочка тоже играла на скрипке. Она сыграла мелодию. Техника у неё, несомненно, была, но души у этой музыки не было. Так играть мог только ремесленник от искусства. Я списала это на возраст, но мой Ганс, даже не владея такой техникой, играл гораздо проникновеннее. Но я улыбнулась, сказала, что она большая умница и много добьётся, если будет тренироваться.
«А сейчас, — добавила я, — давайте пойдём гулять. Мы здесь в отпуске, или нет? Я хочу посмотреть окрестности. Долой скрипку, оставь её до приезда домой!»
Жана я пожурила за то, что он так мучает ребёнка.
«Вы совсем её загоните. Так вместо любви к музыке вы привьёте ей только раздражение. Пусть играет, когда хочет и если хочет. А нет — и не надо. Может, ей интереснее другое. Ни в коем случае не навязывайте своё мнение».
Девочка смотрела на меня благодарными глазами.
Жан сказал, что, наверное, я права, и мы вышли на улицу. Денёк был чудесный, и меня переполняло ощущение полноты бытия.
На улице нас ждала машина, что было приятным сюрпризом. Жан сел за руль, и мы поехали за город. Оказалось, Жан бывал здесь и раньше, ещё до женитьбы, и неплохо знал окрестности. Места, которые мы проезжали, были очень живописны. Всё буквально утопало в зелени и цветах, маленькие домики, стоявшие вдалеке от дороги, выглядели как игрушечные. Я забыла обо всём и наслаждалась природой. Вскоре мы подъехали к небольшому озерцу, где и остановились на отдых. Жан всё предусмотрел. Он взял покрывало, пледы и кучу всякой снеди. И когда только успел? Видимо, подготовился заранее. Мы очень удобно расположились на траве. Он достал вино, фрукты, мясо, сыр — от всего исходил такой запах, что кружилась голова. Я не успела позавтракать и чувствовала себя голодной. Жан не разрешил мне помогать и всё делал сам. Он нарезал мясо и сыр, налил вина, и мы принялись за трапезу. Когда первый голод был утолён, девочка — её звали Мари — отпросилась побегать, и мы остались одни. Я немного нервничала, что он начнёт оказывать мне знаки внимания, и, когда я откажу, возникнет неловкость, но этого не случилось. Он просто сидел и смотрел на воду, наверное, думал о чём-то своём. Я спросила его, о чём он задумался, и поблагодарила за поездку. Он ответил не сразу.
«Вы знаете, Дайана, у меня странное чувство, что я знал Вас давным-давно. Я наконец понял, кого вы мне напоминаете — мою жену. Нет, не внешне, это трудно объяснить, но сходство есть».
Я молчала, поощряя тем самым его продолжать.
«Она умерла, когда Мари едва исполнился год. Я очень её любил. До сих пор не могу простить себе её смерть. Только необходимость заботиться о дочери спасла меня тогда. У Элизабет — так звали мою жену — было больное сердце. Я, конечно, знал об этом. После свадьбы у нас около трёх лет не было детей, врачи запрещали, но Элизабет настояла — она считала семью без детей не настоящей. Да и сердце в последнее время её не беспокоило. Роды прошли нормально, ребёнок родился здоровым, мать чувствовала себя хорошо. Мы были счастливы. В то время я много работал, у меня было множество амбиций. Я считал, что материальное благополучие важнее всего на свете. А по вечерам уходил в клуб, где, как мне тогда казалось, вёл очень умные и полезные разговоры с нужными людьми. Элизабет часто оставалась одна с малышкой. Но она не роптала. Она безумно любила девочку, да и меня тоже, и считала, что муж не должен держаться за юбку жены. Она всегда была весёлой и доброй, никогда не показывала виду, если было плохо.
В тот день всё было, как обычно, только Элизабет выглядела немного бледной. Я спросил, не больна ли она? Но она успокоила меня, что всё нормально. Вечером я должен был идти в клуб, но ощущение чего-то нехорошего не покидало меня. Элизабет силилась казаться весёлой, но я видел, что что-то не так. Но я отогнал от себя эту мысль и убедил себя, что всё хорошо. В тот вечер в клуб должен был прийти один человек, встреча с которым мне представлялась чрезвычайно важной. Перед уходом Элизабет поцеловала меня, и губы её были холодны, как лёд. Но и это не остановило меня. Я ушёл. Но взгляд, которым она посмотрела меня тогда, я до сих пор не могу забыть. В нём было всё — тоска, сожаленье, печаль, любовь. Не думаю, чтобы она знала, но душа её, скорее всего, уже была готова покинуть тело и так прощалась со мной через глаза.
В клубе я не находил себе места. Тот человек не пришёл, и меня не покидало чувство напрасно потраченного времени. И всё-таки я слонялся и вёл никчёмные разговоры до закрытия, сам не знаю, зачем. Домой я вернулся уже под утро. Всё было кончено. Лиза лежала мёртвая в кровати, а Мари спала в кроватке. Что Лизы нет, я понял сразу, как вошёл. Была гробовая тишина и мерзкий холод, хотя в доме хорошо топили. Лиза лежала на боку и улыбалась. Она выглядела, как ангел. Я закрыл ей глаза и вызвал врача. У неё просто остановилось сердце — инфаркт. Если бы вовремя вызвать врача, она могла бы жить. Но горничная с кухаркой в восемь часов ушли, а других слуг у нас не было. Я ненавидел себя за амбиции, за невнимательность. Боже мой, кроме себя, я никого не видел! Я убил жену. Эта мысль и сейчас не даёт мне покоя. Самодовольный индюк!
С тех пор моя жизнь резко изменилась. Все мои дела, деловые разговоры, показались мне никчёмными и пустыми, а люди, с которыми я имел дело — скопищем надутых павлинов. Я отошёл от дел, посвятив себя дочери, а дела всецело передал в руки управляющих — наша семья исстари занимается выращиванием винограда и производством вина. С тех пор Мари — моя основная забота. Я уделяю ей всё своё время. Мы много путешествуем. Благо, дела идут неплохо, и денег хватает. К тому же, как оказалось, Мари унаследовала заболевание матери — у неё слабое сердце. Потерять Мари для меня значит то же, что и жизнь. Это единственная ниточка, связывающая меня с Элизабет. Так я надеюсь заслужить у неё прощения, если не на этом свете, то хоть на том».
Он замолчал, видимо, закончил. Эта история, надо признаться, меня тронула. Я погладила его руку и произнесла: «Не казните себя, вы ни в чем не виноваты. Видимо, так было угодно Богу. У каждого свой срок. Лиза оставила Вам дочь. Я уверена, она смотрит на Вас с небес и радуется».
