Валет мгновенно смекнул, что резиновое изделие в сложенном виде легко поместится в его походном рюкзаке и поможет скрасить одинокие многодневные переходы, а также долгие ночные стоянки. Притом оно (изделие) было лишено всех недостатков, присущих настоящим, живым бабам, – глупости, болтливости, прилипчивости и претензий на «чуйства». О Марии и своем первоначальном намерении он тут же забыл.
– Эй, мужик! – сказал Валет. – Я хочу купить это. – Он ткнул большим пальцем в куклу.
Никто не сумел бы догадаться, что игрок разговаривает своим самым дружелюбным тоном. От звуков его голоса мороз шел по спине. Было очень похоже, что в глотке у него сидит карлик-контрабасист и дергает корявыми пальцами за полусгнившие голосовые связки.
Сперва Яков Фельдман ничего не ответил. Он молча отступал, пока не оказался по другую сторону прилавка. Здесь он почувствовал себя гораздо увереннее – главным образом из-за близости заряженного крупнокалиберного обреза, с помощью которого можно было свалить лошадь выстрелом в корпус. Заодно ювелир обрел дар речи.
– Зачем тебе женская побрякушка, сынок? – спросил Фельдман почти ласково.
При слове «сынок» волна могильного холода обдала его внутренности. Лучше бы он этого не произносил! Старика передернуло во второй раз. Не иначе как сама судьба пожаловала сегодня в лавку, чтобы напомнить ему: ничто не проходит бесследно, а некоторые вещи действительно непоправимы…
Тем временем правая рука ювелира подбиралась к шейке приклада. Яков полагал, что это происходит совершенно незаметно для клиента. Однако он трагически ошибался.
– Ты не понял, мужик, – сказал Валет ОЧЕНЬ терпеливо (его благодушие еще не улетучилось окончательно; только глаза начали стекленеть, напоминая чем-то искусную подделку, лежавшую на витрине). – Я говорю про бабу. И вряд ли ты трахал мою мамашу. Так что не называй меня сынком.
Фельдман проглотил слюну, скопившуюся во рту. У слюны был мерзкий привкус железа. Или страха, который не только въелся во все поры тела, но, кажется, намертво впечатан в код ДНК.
– Это инвентарь, сынок, хотя навряд ли тебе известны такие слова. Не продается.
Валет понял, что сделка не состоится, намного раньше. Кое в чем он был догадлив до ужаса. Его терпение достигло градуса, за которым начинались чудеса стоицизма.
– Слушай, козел. Ты вполне обойдешься своей правой рукой. Иди тренируйся!.. Шлемил. – Валет добавил это словечко, зная только, что оно ругательное.
«Твой последний выход, старый дурак!» – успел подумать Фельдман без тени сожаления. У него вдруг появилась неоспоримая уверенность в том, что он подзадержался на этом свете. Он был жалким анахронизмом, живым ископаемым, обреченным на гибель. Не осталось никаких точек соприкосновения с дурацким и бесчеловечным миром, в котором заправляют скоты вроде этого «покупателя». Зачем жить, когда дерьмо победило? Он, Яков Фельдман, ничего не потеряет, кроме мучительных воспоминаний и тоски. Если и впрямь существует загробная жизнь, то где-нибудь его ждут жена и единственный сынок. Там, где нет старости и смерти, насилия и мерзости, им будет хорошо втроем. Так чего еще желать?
«Мести», – шепнул ему кто-то в самое ухо.
Фельдман был полностью согласен с бесплотным советчиком.
* * *
Для своих лет он двигался потрясающе быстро. О том, что сделает с ним мощная отдача, думать было некогда, да и поздновато. Прежде он репетировал только в условиях, далеких от реальности. Дважды его грабили, но до стрельбы дело ни разу не доходило – Фельдман был благоразумен. Вероятно, излишне благоразумен для человека, потерявшего все то, что действительно достойно любви и жалости? И об этом теперь тоже не стоило думать…
Он спустил курок с яростью, остывшей за сорок лет ожидания до точки замерзания.
Он стрелял не в конкретного человека. Он стрелял во все зловещие тени, слившиеся в одну; в призраков проклятого прошлого; во всех, кого ненавидел; во всех, зачеркнувших его жизнь и надежды. И еще… он надеялся увидеть перед смертью страх в глазах врага – хотя бы намек на то, что зло тоже уязвимо, что у зла – природа червя. Это послужило бы частичной компенсацией за перенесенные унижения…
Но он был наивной, дряхлой, полуголодной, надорвавшейся клячей, а враг был молод, силен, сыт и начисто лишен совести.
Поэтому Яков Фельдман опоздал.
* * *
Он вступил в схватку почти радостно. Но в определенный миг ювелир все-таки испытал нечеловеческий ужас. Хотел напугать ублюдка – и опозорился. Получив сильнейший удар в плечо, он пошатнулся и потерял из виду силуэт чужака. Его мутнеющий взгляд оказался прикованным к витрине.
Он заметил, что стеклянный глаз почему-то повернут не к двери, а в противоположную сторону. Дурной глаз «смотрел» прямо на него. Черный бездонный зрачок, окаймленный голубизной, поблескивал так загадочно и маняще, словно в его глубине таилась целая вселенная, непостижимым образом вывернутая наизнанку…
* * *
Валет ожидал чего-то в этом роде – с той самой секунды, когда старик попытался выиграть время и расстояние. Наличие обреза под прилавком тоже не было для игрока откровением. Он хотел только выяснить, чего стоит полудохлый червяк, из которого, судя по виду, сыпался песок. Или насколько далеко готов зайти этот мелкий пакостник. Сам Валет никогда никого не брал на понт. Разговоры и угрозы – это дешевка. Его основное правило было простым, как дверь: достал пушку – стреляй. И пистолет игрока возвращался в кобуру холодным крайне редко…
По правде говоря, дедушка оказался совсем неплох. Он дал бы фору многим молодым. Но не Валету.
Пушка появилась словно черт из табакерки. Впрочем, нет – гораздо быстрее. За неизмеримое мгновение до того, как ювелир нажал на спуск, Валет выстрелил ему в правое плечо. Он сделал это специально, чтобы старика развернуло, хотя мог бы сразу попасть тому в лоб.
Его не интересовала причина чужого безумия. И собственное поведение тоже не имело мотивов. Во всяком случае, Валет о них не подозревал.
Ответный выстрел все-таки состоялся, но к этому моменту ствол обреза оказался направленным в угол. Значит, старик не шутил. Тем лучше.
Вторая пистолетная пуля проломила переносицу Якова Фельдмана, изувечила мозг и ввергла его в хаос, лишенный боли, воспоминаний и ненависти.
* * *
Застрелив ювелира, Валет принялся расхаживать по лавке, изучая ее обстановку и содержимое. Времени у него было полно. Улица тихая, дверь толстая, жители запуганные. Непонятно, на что вообще рассчитывал старый неврастеник? Теперь этого уже никто никогда не узнает…
Из куклы со свистом выходил воздух. Ее шея оказалась пробита пулей, выпущенной из обреза. Дерганый дедушка был еще и глупым – испортил такую полезную вещь! Резиновая красотка съежилась, за несколько секунд превратилась в старуху и упала на пол. Валет увидел квадратную заплату на ее афедроне. Не осталось ничего исправного и целого; все плоды – даже самые свежие на вид – были с гнильцой…
