— Может тебе еще и проституток оплачивать? – ехидно поинтересовалась Зоя Георгиевна, которая искала, чем его уязвить.
— Зачем же: я вполне популярен у женщин и без дополнительных финансовых затрат, – спокойно ответил профессор, чем привел ее в бешенство.
Беседы с игуменом Аристархом было решено вести в интернате, в кабинете психиатра. Узнав, что на этой должности работает проктолог, Григорий Александрович долго веселился и сказал, что в определенном смысле в этом есть рациональное зерно, так как у некоторых, что в голове, что в… При этом он ехидно посмотрел на Зою Георгиевну, которая ненавидела его все больше и которую утешало только то, что ей завтра нужно возвращаться в Москву.
Кабинет психиатра в интернате совсем не походил на кабинет Скотниковой в ее особняке. Это была маленькая комната площадью около десяти квадратных метров, с абсолютно белыми стенами и потолком, и небольшим зарешеченным окошком. Из мебели здесь были только стол и два стула. Документация хранилась в другом месте.
Григорий Александрович в белом халате сел за стол, налил себе из бутылки полфужера коньяка, отхлебнул и сказал, что готов принять пациента. На столе он разложил ручку и тетрадь для записей, кубинскую сигару с пепельницей, и оставил коньяк с фужером.
Через несколько минут в комнату привели отца Аристарха. Недавно, по распоряжению Скотниковой, ему сбрили бороду и усы и обрили его наголо. Лицо священника было изможденным от препаратов, которые его заставляли принимать, но во всем облике его чувствовалась огромная внутренняя сила.
— Присаживайтесь, пожалуйста, – вежливо сказал ему Григорий Александрович. – Вы не будете возражать, если я закурю?
— А от этого что‑то изменится? – с улыбкой ответил игумен и профессор еще раз отметил про себя его внутреннюю силу.
— Нет, к сожалению, – признался он и закурил. – На что же вы жалуетесь?
— Ни на что, – спокойно отвечал отец Аристарх. – Я здесь чувствую себя ближе к Богу, чем когда бы то ни было.
— А вы не боитесь того, что вам могут сделать здесь, если вы продолжите злить этих людей? – доверительно спросил Григорий Александрович.
— Я злю их самим фактом моей жизни, – улыбнулся пациент–узник. – Они не успокоятся, пока я жив.
— А вы не думаете, что они могут пойти на какие‑то очень серьезные шаги? Вы слышали о лоботомии? Один из первых врачей, которые ввели ее в практику, Фриман, нацеливал зауженный конец хирургического инструмента, напоминающего по форме нож для колки льда, на кость глазной впадины, с помощью хирургического молотка пробивал тонкий слой кости и вводил инструмент в мозг. После этого движением рукоятки ножа рассекались волокна лобных долей головного мозга. Фриман рекомендовал операцию для лечения всего, от психозов, депрессии, неврозов и криминального поведения. Он разработал то, что называется «конвейер лоботомий», переходя с ножом для колки льда от одного пациента к другому, и просил даже его ассистентов отслеживать время, чтобы посмотреть, как можно увеличить скорость выполнения операции. Говорят, там падали в обморок даже закаленные хирурги. Даже его коллега по популяризации данного вида психохирургии Ватт считал, что он зашел слишком далеко. Последствия операции бывают очень разными. Розмари Кеннеди, сестре Президента США Д. Ф. Кеннеди, была проведена лоботомия, когда ее отец пожаловался докторам на перепады настроения 23–летней девушки, позорный интерес к мальчикам. Фриман лично провел процедуру. Тем не менее, вместо улучшения, она впала в детство и стала писаться в кровать. Ее речь превратилась в детский лепет. Всю жизнь она прожила в психиатрической клинике в Висконсине, нуждалась в круглосуточном уходе и умерла 7 января 2005 года в возрасте 86 лет. Фриман самодовольно описывал лоботомию как «милосердное убийство души», добавляя, что «пациенты… должны жертвовать частью своей движущей силы, творческого духа и души». Правда, она запрещена в России еще в 50–е годы двадцатого века. Но на что не пойдут эти безумцы, в желании подчинить и сломать вас? В исполнении операция совсем не сложная.
— На все воля Божия, – твердо ответил игумен Аристарх, содрогнувшийся, однако, от перспективы подобной операции.
— Я постараюсь, чтобы вам ее не сделали, – серьезно сказал Григорий Александрович. – Но я знаю, что этот проктолог, который работает здесь психиатром и который знает о психиатрии из переизданного кем‑то учебника пятидесятых годов, уже собирался практиковать в отношении вас погружение в ледяные ванны, а на очереди стояли электрошоковая терапия и лоботомия, которую он готов был сделать сам.
На самом деле все это Григорий Александрович придумал только что по ходу разговора, сам же он не был готов к применению подобных методов, и отец Аристарх это почувствовал.
Профессор понял, что пациент его раскусил, и недовольно сказал, что на сегодня разговор закончен.
— Напрасно вы подали им столько идей, – сказал ему перед уходом священник. – Ведь им в радость будет попробовать воплотить их в жизнь, а вы по сути своей добрый человек. Вы сказали это для красного словца, а если они это сделают, то будете мучиться.
Но Григорий Александрович все понял и уже мучился.
Новый пациент Скотниковой
… Зима подходила к концу. Людмила Владимировна с избранными представительницами женской части коллектива праздновала 8 марта в том же помещении интерната, где два месяца назад принимала сэра Джона.
— Я хочу поднять этот бокал не за западных растленных женщин, которые пьют, курят и изменяют мужьям. Я хочу поднять его за наших советских женщин, которые, делая все это, еще и работают, — под одобрительные смешки собравшихся провозгласила директор и заключила: — За то, чтобы у нас все было, и нам за это ничего не было!
Все интернатские вип–дамы дружно выпили, и началось веселье.
А совсем рядом находился тот, кто какие‑то два месяца назад больше всех веселился в этой комнате, а теперь лежал парализованный. Валерий Петрович был человеком одиноким. Он любил независимо идти по жизни, не обременяя себя никакими обязательствами. Не женился он принципиально, предпочитая случайные связи, а всех родственников давным–давно отшил, дав понять, что ему не нужны прихлебатели. Поэтому, когда его парализовало, и стало понятным, что это, скорее всего, навсегда, то встал вопрос, куда его девать.
Единственной, кто его жалел, была Нина Петровна. Она бы не против была даже взять к себе домой своего заместителя, чтобы ухаживать за ним. Но ведь Нина жила в двухкомнатной хрущевке с мужем и двумя взрослыми дочерями, им самим там было не повернуться. Решение вопроса она, по своей простоте душевной, придумала крайне оригинальное.
