— А может, и ель, — усомнился Мосс с абсолютно серьезным лицом. Гарденеру показалось, что он шутит, разыгрывает его, ну хоть чуть-чуть.
— Как ты думаешь, вода уже достигла дороги?
— Подозреваю, что так оно и есть.
— Так что же, она размоет дорогу?
— Нет. Горожане уже протоптали новую магистраль. И ничего особенного. Полагаю, движение будет прервано на пару дней, но и в лучшие времена здесь редко кто проезжал, а уж теперь…
— Да, я это заметил, — подтвердил Гарденер.
— Чертовски здорово, с моей точки зрения. С отдыхающими всегда одни неприятности… Прикинь, Гарденер, — я чуть перекрою напор в насосах, но они все равно будут выкачивать пятнадцать или даже семнадцать галлонов в минуту, и так — всю ночь. При том, что работают все четыре насоса, это составит три тысячи восемьсот галлонов в час, а сколько за ночь? Не плохо для бросовой техники, а? Давай-ка, пойдем отсюда. К тебе корабль благоволит, а у меня вот подскочило давление. Если ты не против, я выпью одну бутылочку твоего пива, домой-то доберусь еще не скоро.
Мосс заявился и на следующий день, в субботу, в своем старом «Понтиаке», и привез еще несколько насосов мощностью тридцать пять галлонов в минуту, три тысячи восемьсот галлонов в час.
Ну а на следующее утро, в воскресенье, его не было. Он вышел из игры, покинув Гарденера и предоставив ему возможность размышлять над старой, как мир, альтернативой.
Вариант первый: «Делай свое дело, как обычно».
Вариант второй: «Беги отсюда». Он уже пришел к выводу, что, если Бобби умрет, потребуется не более получаса, чтобы организовать несчастный случай со смертельным исходом, который положит конец его мытарствам. Если он решил бежать, известно ли это им заранее? Гарденеру так не казалось. Он, как и все уцелевшие хэвенцы, играет в покер довольно старомодным способом: не открывая карт. Ох, к слову, как далеко ему удастся уйти, чтобы скрыться от их губительного излучения. Да и удастся ли вообще вырваться за пределы весьма ограниченного пространства, в котором только и может обитать мутировавший хэвенец?
Гард предполагал, что далеко он не уйдет. Ну, Дерри, Бангор, даже Огаста… но все это слишком близко. Портленд? Может быть? Возможно. На ум ему пришла аналогия с курением.
Когда ребенок начинает курить, он рад, если может выкурить сигарету до половины и не вывернуться наизнанку. Шесть месяцев практики дают ему возможность выкуривать от пяти до десяти штук в день. Дай сигарету трехлетнему ребенку — и ты получишь кандидата на рак легких, выкуривающего по две с половиной пачки в день.
А теперь переставим события местами. Скажи ребенку, сделавшему несколько первых затяжек и позеленевшему от тошноты, что он должен бросить курить, тогда, вероятно, он падет ниц и поцелует тебе задницу. Застукай его, выкуривающего пять-десять сигарет в день, и ты натолкнешься на его безразличие… он пояснит, что приспособился к этой дозе, что и компенсирует ему отказ от сладостей, когда он взволнован или расстроен.
Исходя из своего собственного опыта, Гарденер знал, что увещевать курильщика бесполезно. Скажи ему прекратить забивать гвозди в крышку собственного гроба, и он схватится за грудь, как от инфаркта… а все это для того, чтобы ты не выхватил пачку сигарет из нагрудного кармана его рубашки. Курение, как Гарденер знал из своего более успешного опыта борьбы с этой привычкой, это, все равно что попытка дополнить и скрасить свое физическое существование. В первую неделю без сигарет курильщик страдает от жажды, головных болей, мышечных спазм. Доктора приписывают витамин В 12, чтобы сгладить самые тяжелые симптомы. Однако, они знают, что ничто не компенсирует экс-курильщику отказ от сигарет, ничто не купирует чувство потерянности и депрессию в течении еще шести долгих месяцев, до того момента, когда курильщик полностью освободится от моральной и физической зависимости.
Вот и Хэвен, — думал Гарденер, пуская насосы на полную мощность, — ни дать, ни взять — накуренная комната. Сначала их мутило… словно компанию школьников, впервые затягивающихся в кустах за школой. Но теперь-то, они свыклись с этим воздухом, почему бы и нет? Все они теперь заядлые курильщики. Это в воздухе, которым они дышат, и один Бог знает, какие перемены свершаются и еще свершатся в их сознании и телах. Ведь губительные перемены уже дают себя знать через полтора года постоянного курения. Ведь пишут же об участившихся случаях мозговых опухолей среди поселения городов с повышенным уровнем загрязненности воздуха или, не дай Бог, районов, подвергшихся излучению ядерных реакторов. А какие же перемены произойдут с нами?
Гарденер терялся в догадках — ему пока что не удалось отметить какие бы то ни было существенные изменения, кроме выпадения зубов и нарастающей флегматичности. Но ему казалось, что это не зайдет слишком далеко, если он будет держаться на порядочном расстоянии от корабля. Возможно, все это началось после облучения, но тут ему пришла мысль, что они слишком быстро потеряли к нему интерес… как только проявились первые симптомы.
Он перевел все четыре насоса на предельную скорость; тут же прорвало один шланг. Он приступил к обыденной работе, проверяя зажимы, которые еще держались на шлангах.
Покончив с этим делом, он пришел к выводу, что у него есть два выхода: держать язык за зубами, или выложить все, как есть, причем во весь голос. Он предполагал, что, по разным причинам, он будет хранить молчание. Ведь это, по сути, значило отойти от дел — описать последний месяц изнурительной работы и те изменения, которые может вызвать самоубийственный курс мировой политики с «последним доводом королей»; описать печальную судьбу его лучших друзей и, в первую очередь, верную подругу Бобби Андерсон, которая, вот уже две недели, in absentia.
Вариант третий: положить этому конец. Взорвать это ко всем чертям. Разрушить эту штуку. Превратить это все в не более чем досужую сенсацию, вроде предполагаемых пришельцев в «Ангаре-18».
Несмотря на всю ту глухую ярость, которую он питал к ядерной энергии как таковой и тем свиньям-технократам, которые создают ядерные реакторы и в упор не видят (отказываются видеть) ту опасность, того демона, вырывающегося из лампы, то в Чернобыле, то еще где, несмотря на жуткую депрессию, в которую его повергали заявления ученых о ссудном часе, который мог бы наступить за две минуты до полуночи, он ясно осознавал, что самое лучшее, что он может сделать — это разрушить корабль. Окисление, которое ускорится, из-за снятия земляного покрова (в этом он не сомневался), затронет поверхность корабля, и тогда уж, как из рога изобилия хлынут паранормальные явления, перед которыми то, что до сих пор происходило в Хэвене — просто ерунда; кстати, одному Богу известно, что там внутри. Должен же там быть какой-то груз? Нейрохирург, погибший в крушении, старик и городской полицейский, может быть, и леди-констебль, миссис Рут Маккосланд, может быть, два других исчезнувших полицейских, а может, даже и ребенок Браунов… кто может оказаться внутри этой штуки, на которую он уставился, как ненормальный, которая выглядывает из земли, как морда огромной белой акулы? Кто-то из них? Или все они? А может, и никто из них?
