— Трудно, — сказала Надин прежним тихим голосом. — Это трудно, потому что она права. Я хочу тебя прямо сейчас. И я боюсь, что уже слишком поздно. Я хочу остаться здесь.
— Надин…
— Нет! — сказала она с яростью. — Дай мне закончить. Я хочу остатьсяздесь, как ты не можешь этого понять? И если мы будем вместе, то я смогу это сделать. Ты — мой последний шанс, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Джо уже больше нет.
— Он есть, — сказал Ларри, ощущая тупое и удивленное оцепенение. — Мы оставили его у твоего дома по дороге к себе. Разве он не там?
— Нет. В моей постели спит мальчик по имени Лео Роквей.
— Что ты хочешь…
— Послушай, — сказала она. — Послушай меня, неужели ты не можешь меня выслушать? Пока у меня был Джо, со мной было все в порядке. Я могла… быть настолько сильной, насколько это было необходимо. Но я ему больше не нужна. А мне нужно, чтобы я была кому-то нужна.
— Но ты нужна ему!
— Конечно, нужна, — сказала Надин, и Ларри вновь почувствовал испуг. Она говорила уже не о Лео. — Я нужна ему. Именно этого-то я и боюсь. Именно поэтому я и пришла к тебе. — Она встала напротив него и посмотрела ему в глаза, гордо вздернув подбородок. Он мог ощущать чистый запах ее тела, и в нем проснулось желание. Но часть его устремилась обратно к Люси. Это была та самая часть, которая понадобится ему, если он хочет жить здесь, в Боулдере. Если он не прислушается к ней и уйдет с Надин, вполне возможно, что уже этой ночью они вдвоем покинут Боулдер. С ним будет все кончено. Старый Ларри будет торжествовать.
— Я должен идти домой, — сказал он. — Прости меня. Тебе придется справиться с этим самой, Надин. — «СПРАВИТЬСЯ С ЭТИМ САМОЙ» — разве это не те слова, которые он, в той или иной форме, произносил людям всю свою жизнь? Почему именно они слетели у него с языка, когда он знал, что прав, и заставили его усомниться в самом себе?
— Давай займемся любовью, — сказала она и обвила руками его шею. Она прижалась к нему всем телом, и по его мягкости, теплоте и пружинистости он понял, что оказался прав: под платьем действительно ничего не было. Голая задница под платьем, подумал он, и мысль эта привела его в сильное возбуждение.
— Все в порядке, я чувствую тебя, — сказала она и стала тереться о него — влево, вправо, вверх, вниз, сводя его с ума восхитительным ощущением трения. — Займемся любовью, и все это кончится. Я буду в безопасности. В безопасности. В безопасности.
Позже он никак не мог понять, как ему удалось сделать это, когда он тремя быстрыми движениями и одним толчком мог оказаться внутри ее теплоты. Но он оторвал ее руки и оттолкнул ее с такой силой, что она споткнулась и чуть не упала. С губ ее сорвался тихий стон.
— Ларри, если б ты только знал…
— Но я не знаю. Так почему бы тебе не рассказать мне все, вместо того чтобы… пытаться меня изнасиловать?
— Изнасиловать! — повторила она, пронзительно рассмеявшись. — О, как это забавно! Что ты говоришь! Я! Изнасиловать тебя! О, Ларри!
— Как это ни назови, но ты могла получить то, что хотела, на прошлой неделе, или на позапрошлой. На позапрошлой неделе я сам просил тебя об этом. Я хотел тебя.
— Это было слишком рано, — прошептала она.
— А теперь слишком поздно, — сказал он, ненавидя свой грубый тон, но не в силах смягчить его. Он еще трясся с головы до ног от желания.
— Что ты собираешься делать?
— Все в порядке. До свидания, Ларри.
Она повернулась к нему спиной. В этот миг она была не только Надин, навсегда отвернувшейся от него. Она была специалистом по оральной гигиене. Она была Ивонной, с которой он делил квартиру в Лос-Анджелесе — она послала его куда подальше, и ему пришлось убраться восвояси, оставив квартиру ей. Она была Ритой Блэкмор.
И хуже всего, она была его матерью.
— Надин?
Она не обернулась. Она превратилась в черный силуэт, который можно было отличить от других черных силуэтов, только когда она переходила улицу. Потом она окончательно исчезла на черном фоне гор. Он еще раз позвал ее по имени, но она не ответила. Было что-то пугающее в том, как она оставила его, просто растаяв в черноте.
Он стоял перед входом в магазин, сцепив руки, и лоб его был покрыт каплями пота, несмотря на вечернюю прохладу. Его призраки вновь были с ним, и наконец он узнал, как приходится расплачиваться за то, что ты не симпатичный парень: ты никогда не будешь уверен в мотивах своих поступков, никогда не сможешь определить, чего ты больше принес человеку — добра или зла, никогда не сможешь избавиться от кислого привкуса сомнения во рту и…
Он резко поднял голову. Глаза его расширились и чуть не вылезли из орбит. Снова занялся ветер и жутковато завыл в каком-то пустом дверном проеме. Ему показалось, что где-то далеко он слышит стук каблуков в ночи. Стук стоптанных каблуков где-то в предгорьях, который доносит до него прохладная волна утреннего ветра.
Стук пыльных каблуков, держащих путь в могилу запада.
Люси услышала, как он вошел, и сердце ее бешено подскочило. Она велела ему успокоиться — возможно, он просто вернулся за своими вещами, — но оно успокаиваться не желало. ОН ВЫБРАЛ МЕНЯ, — стучало у нее в мозгу в ритм убыстрившимся ударам сердца. ОН ВЫБРАЛ МЕНЯ…
Слезы заструились у нее по щекам.
Дверь открылась, и она увидела его силуэт в дверном проеме.
— Люси? Ты не спишь?
— Да.
— Можно я зажгу лампу?
— Да.
В свете затрепетавшего язычка пламени лицо его выглядело бледным и взволнованным.
— Мне надо тебе кое-что сказать.
— Не надо ничего говорить. Просто ложись спать.
— Я должен сказать это. Я…
— Ларри? — Она села. — С тобой все в порядке?
Он заговорил, словно не услышав ее вопроса.
— Я люблю тебя. Если я тебе нужен, то я буду рядом с тобой. Но у меня есть сомнения по поводу того, насколько ты счастлива со мной. Я вряд ли буду для тебя идеальной парой, Люси.
— Поживем — увидим. А пока ложись.
Он лег. После того как они кончили заниматься любовью, она сказала, что любит его.
Только через три дня они узнали о том, что Надин Кросс переехала жить к Гарольду Лаудеру.
51 Он посмотрел на нее смущенно, но она лишь улыбнулась ему своими спокойными, темными глазами — глазами молодой девушки на викторианской картине.
— Извини меня, — пробормотал он.
— За что? — спросила Надин, не отрывая глаз от его лица.
— Тебе это, наверное, не доставило особого удовольствия.
— Напротив, я чувствую себя удовлетворенной. Ты молод. Мы будем заниматься этим столько, сколько ты захочешь.
