Айви возмущенно фыркнула и повернулась к нему спиной, но видно было: она рада, что новый домовладелец — не ее матушка.
— Дженкс, что ты сделал? — спросила я настойчиво.
Глаза у Айви сузились от внезапного озарения. С быстротой, которую я сочла бы невероятной, если бы не видела сама, она схватила кий и хрястнула им по столу в дюймах от Дженкса. Пикси взлетел, едва не врезавшись в потолок.
— Ах ты жук навозный! — крикнула она, и Кери, подхватив Кизли и пирог, направилась в кухню. — В газете сказано, что Трента выпустили!
— Что?! — Я в возмущении посмотрела на парящего под потолком Дженкса.
Кизли остановился на миг в коридоре и пошел дальше. Дэвид уронил голову на руки — боюсь, он старался не засмеяться.
— Отпечаток пальца, который остался от Бретга, утерян, — сказала Айви и хлестнула кием по балке — Дженкс перелетел на другую. — Обвинения сняты. Кретин ты, пикси! Он же Бретта убил. Она его взяла, а ты помог Квену его вытащить?
— Ну-у-у, — заворчал он, перелетая мне на плечо в поисках защиты, — я должен был что-то сделать, чтобы спасти твою гладкую шкурку, Рэйчел. Трент вот-вот-вот готов был тебя убрать. — Он повысил голос в горячности — Арестовать его на его собственной свадьбе — это был идиотизм, и ты это знаешь,
Рэйчел!
Моя злость испарилась, когда я вспомнила выражение лица Трента в момент щелчка наручников. Черт побери, как это было приятно!
— Ладно, здесь я с тобой соглашусь, — ответила я, пытаясь разглядеть его у себя на плече. — Но зато как это было здорово! Видел ты морду Элласбет в этот миг!
Дженкс засмеялся, сложился пополам.
— Ты бы видела ее папочку. Бог ты мой, он был огорчен сильнее, чем папаша-пикси с восемью выводками дочек!
Айви положила кий на стол и успокоилась.
— А я этого не помню, — сказала она тихо.
Ее провалы в памяти мне не нравились, и я, пытаясь не вспоминать, что у меня тоже куски той недели куда-то выпали, посмотрела на вернувшихся Кери и Кизли — пирог практически пылал от свечей, которые они в него воткнули.
Я не могла продолжать злиться, когда они все запели «с днем рождения», и снова навернулись слезы — оттого, что в моей жизни столько народу, который меня любит настолько, что готов притворяться, будто все хорошо, когда это не так. Кери поставила пирог на кофейный столик, и я только на миг задумалась о своем желании. Оно было всегда одно и то же с тех пор, как погиб мой отец. Закрыв глаза от дыма, я задула свечи. Глаза жгло, и я их вытерла, и никто ничего не сказал, все только дружно захлопали и принялись выспрашивать, что я загадала.
Взяв большой нож, я стала резать пирог, раскладывая идеальные треугольные куски на бумажные тарелки с рисунком из весенних цветов. Разговор стал громче, а мечущиеся повсюду детишки Дженкса создавали атмосферу сумасшедшего дома. Айви взяла тарелку, не глядя на меня, и я, увидев, что она последняя, села напротив нее.
Дэвид следом за Кери и кошкой пошел к пианино, где эльфийка заиграла какую-то сложную мелодию, наверняка старше Конституции. Кизли пытался занять малолетних пикси, отгоняя их от глазури — развлекал их зрелищем морщин, которые исчезали, когда он надувал Щеки. А я сидела, держа тарелку с пирогом на коленях» совершенно несчастная без всякой причины. Без реальной причины.
Жуткое чувство потери, испытанное в конференц-зале ФВБ, возникло ниоткуда, появилось из напоминания о смерти Кис-тена. Я думала тогда, что Айви и Дженкс тоже погибли. Мне казалось, что меня лишили всех самых мне дорогих. И тогда я на все плюнула и взяла на себя вред демонского проклятия — я думала, что мне нечего терять. От этого у меня очень быстро открылись глаза. Либо я эмоциональная слабачка и должна научиться справляться с возможностью потерять всех, кого люблю, и не рухнуть, либо — и это пугало меня больше всего — я должна примириться с собой и принять, что мой черно-белый взгляд на демонские проклятия стал совсем не таким черным и не таким белым.
И было у меня мрачное чувство, что верен второй вариант. Я катилась вниз. Соблазн демонской магии и власти слишком силен, чтобы его победить. Но черт побери, если девушка сражается с демонами и злыми эльфами, на стороне которых сила мировой экономики, как ей остаться беленькой?
Посмотрев на шоколадный пирог на тарелке, я заставила себя разжать зубы. Не буду я переживать из-за копоти на душе. Не могу я это делать и мириться с собой одновременно. Кери вся покрыта этой копотью, а она хорошая. Черт побери, она чуть не плакала, что забыла мой день рожденный пирог. Я освою демонскую магию точно так же, как освоила магию земли и магию лей-линий. Если содержание заклинания или проклятия никому не вредит, и работа над заклинанием или проклятием никому не вредит, кроме меня, то я буду сплетать эти дурацкие проклятия и считать себя хорошей ведьмой. И плевать мне, кто что по этому поводу думает. Если слишком собьюсь с пути, Дженкс мне скажет. Правда ведь?
Вилкой я отрезала себе кусок, но положила его на тарелку, не попробовав. Увидела несчастное лицо Айви, слезы в ее глазах. Кистена больше нет. И такое лицемерие — сидеть здесь и есть этот пирог. И такая обыденность. Но я хотела чего-то нормального. Чего-то, чтобы сказать себе, что я это переживу, что у меня добрые друзья… и если я не топлю горе в пиве, можно его топить в шоколаде.
— Ты будешь есть пирог или поливать его слезами? — спросил Дженкс, вспархивая с пианино.
— Заткнись, Дженкс, — сказала я устало, и он ухмыльнулся, рассыпав фонтан блесток, осевших лужицей на столе, пока сквозняк из верхней фрамуги не смел их в бесконечность.
— Сама заткнись, — ответил он, уволакивая у меня кусок глазури палочками для еды. — Ешь пирог, мы его на твой дурацкий день рождения делали.
Глаза жгли непролитые слезы. Я сунула вилку в рот, хотя бы потому, что так не придется ничего говорить. Сладкий шоколад был горше пепла у меня на языке, и я с усилием проглотила его, потянулась к следующему куску, будто это была работа. Айви напротив меня делала то же самое. Это пирог на мой день рождения, и мы его съедим, черт побери.
В балках играли маленькие пикси, и ничего им не грозило в саду и в церкви, пока два мира не столкнутся. Смерть Кистена будет омрачать мою жизнь, пока она не переменится, но есть в мире и хорошее, что может уравновесить сердечную боль. Дэвид вроде бы справляется с проклятием — ему это даже нравится, — и теперь, когда у него есть нормальная стая, его босс перестанет гоняться за мной. Ала убрали и сунули в тюрьму в безвременье — скорее всего. Пискари не только мне уже не домовладелец, но он еще и мертв—по-настоящему. Ли займет образовавшийся вакуум в азартных играх и рэкете и, зная, что я приложила руку к его освобождению, может быть, не так уж сильно будет стремиться меня уничтожить. Возвращение Ли утихомирит Трента, хотя меня отсюда и до Поворота злит, что его выпустили из тюрьмы. Блин, ну совершенно тефлоновый мужик!
