Как я теперь понимаю, на самом деле нет разницы, настоящий ты или нет, живой или нет. Все истории хотят одного — чтобы их рассказали. Мяв конечном итоге хочу того же.
Сделаешь это для меня, Тес?
Пусть я стану частью своих историй. Навсегда».
Она смахнула слезы и улыбнулась монитору так, словно перед ней, откинувшись в кресле, сидел Грилло, потягивал свою водку и ожидал ответа.
— Я сделаю это, Грилло, — сказала она, дотрагиваясь до экрана. — Итак… Что там у нас дальше?
Вопрос старый, как мир.
А потом воздух в комнате замер, и экран монитора дрогнул под ее рукой. Тогда она поняла.
Сентябрь Гарри провел в городе, постепенно приходя в себя. Для начала он решил навести порядок в своем крохотном офисе на Сорок пятой улице, потом позвонил друзьям, которых не видел целое лето, и даже попытался возобновить какую-нибудь из своих любовных связей. Тут, правда, его постигла неудача: из всех, кому он оставил на автоответчике сообщение, перезвонила только одна, да и то чтобы напомнить, что он занял у нее пятьдесят баксов.
Потому он совсем не огорчился, когда в начале октября вечером во вторник в его дверь позвонила девушка лет двадцати. Одета она была в чрезвычайно короткое черное платье, в левой ноздре у нее блестело колечко, а в руках она держала сверток.
— Вы Гарри? — поинтересовалась она.
— Ага.
— Меня зовут Сабина. Я вам кое-что принесла.
Сверток был цилиндрической формы, длинный, фута четыре длиной, обернутый в коричневую бумагу.
— Возьмете? — спросила она.
— Что это?
— Я сейчас уроню, — сказала девушка.
Сверток действительно выскальзывал у нее из рук. Гарри пришлось его подхватить, чтобы не шлепнулся на пол.
— Это подарок, — сообщила она.
— От кого?
— Может, дадите мне колы или еще чего-нибудь? — предложила девушка, заглядывая через его плечо.
Не успел Гарри сказать «да, конечно», как она сама проскользнула мимо него. Глядя ей в спину, когда она шла по коридору, он подумал: с такими ногами недостаток воспитания вполне простителен. Он бы простил.
— Кухня справа, — сказал он, но девушка направилась прямиком в гостиную.
— А покрепче что-нибудь есть? — спросила она.
— Может, в холодильнике найдется пиво, — ответил он, толкнув ногой входную дверь и следуя за гостьей.
— От пива у меня отрыжка, — уточнила она. Гарри положил сверток на пол посреди комнаты.
— Кажется, у меня осталось немного рома.
— Хорошо. — Она пожала плечами, как будто Гарри ее уламывал и она наконец согласилась.
Он взял в кухне бутылку и отыскал чистый стакан без трещин.
— А вы не такой странный, как я думала, — заметила Сабина. — И квартира самая обычная.
— А ты чего ожидала?
— Чего-нибудь этакого. Я слышала, вы занимались черт знает чем.
— От кого слышала?
— От Теда.
— Ты знала Теда?
— Более чем, — заявила она.
Она старалась казаться развязной, но ее круглое личико было еще детским, и этого не могли скрыть ни тушь, ни румяна, ни яркая губная помада.
— Когда это было? — спросил Гарри.
— О… Три года назад. Когда мы познакомились, мне было четырнадцать.
— Да, похоже на него.
— Мы никогда не делали того, чего мне не хотелось, — сказала она и взяла у Гарри стакан с ромом — Он всегда был со мной добрым, даже когда ему было паршиво.
— Он был по-настоящему хороший парень, — проговорил Гарри.
— Давайте выпьем за него, — предложила Сабина.
— Конечно. Они чокнулись.
— За Теда!
— Где бы он ни был, — добавила Сабина. — А теперь, может быть, откроете свой подарок?
В свертке была картина. Наверное, лучшая из работ. Те да — «Д'Амур на Уикофф-стрит», без рамы, с ободранной подклейкой, довольно бесцеремонно перетянутая бечевкой.
— Он хотел, чтобы она принадлежала вам, — объяснила Сабина, когда Гарри, отодвинув диван, развернул картину на полу.
Картина по-прежнему впечатляла. Разноцветное небо, его фигура и, конечно, детали, на которые Тед указывал ему в галерее: нога и извивающаяся под ней змея.
— Я думаю, если бы ее купили, он подарил бы вам что-то другое, — предположила девушка, — Но ее так никто и не купил, поэтому я подумала, что нужно отдать ее вам.
— А что сказали в галерее?
— Они ничего не знают. Сложили ее в запаснике вместе с другими непроданными. Похоже, они рассчитывали найти покупателя, но люди не хотят иметь дома такие картины. Они предпочитают разную чушь.
Сабина смотрела на картину из-за плеча Гарри, и он чувствовал исходящий от нее легкий запах меда.
— Если хотите, я подберу раму. Тогда вы повесите ее над кроватью или еще где-нибудь.
Гарри не очень понравилось это предложение. Конечно, он был благодарен Теду за подарок, но ему не улыбалось каждое утро просыпаться под изображением Уикофф-стрит.
— Я вижу, вы еще не решили, — сказала Сабина, потом подошла к нему и быстро чмокнула в губы. — Я зайду на той неделе, тогда скажете. — Она залпом допила ром и отдала стакан Гарри. — Рада знакомству.
Она не спеша направилась к двери, словно ожидала, что он попросит ее остаться.
Гарри колебался. Но он знал: если воспользоваться ситуацией, завтра утром будет противно смотреть на себя в зеркало. Девчонке семнадцать. С точки зрения Теда, конечно, почти старуха. Но в Гарри еще жил романтик, и он хотел, чтобы семнадцатилетние девушки мечтали о любви, а не глушили ром и не прыгали в постель к мужчинам вдвое старше их.
Она поняла, что ловить здесь нечего, и смерила его насмешливым взглядом.
— Вы и вправду не такой, как я ожидала, — произнесла она, явно разочарованная.
— Видимо, Тед знал меня хуже, чем думал.
— Ну, я про вас слышала не только от Теда, — возразила она.
— А от кого еще?
— Да ни от кого, — ответила она, равнодушно пожав плечами.
Она уже стояла возле двери.
— Ладно, до скорого. — И она исчезла, оставив Гарри сожалеть о том, что он не задержал ее хоть ненадолго.
Позже, в три часа ночи, по пути в туалет Гарри остановился перед картиной и подумал: а цел ли еще дом Мими Ломаке на Уикофф-стрит? Этот вопрос донимал его и утром, когда он проснулся, когда шел в свой офис, когда занимался грандиозной работой по разборке бумаг. Конечно, это не важно, разве что отвлекает от дела. И он знал почему: он боялся. Он видел много страшного в Паломо-Гроуве, а совсем недавно встал лицом к лицу с самими иадами, но призрак Уикофф-стрит никогда не оставлял его. Что ж, значит, настал момент с ним разобраться, раз и навсегда вычистить последний уголок сознания, где пряталось зло, алкавшее человеческих душ.
