— Как нам повезло, что сегодня никто не заговорил о том, что происходит на западе, — сказала Фрэн.
Ник написал: «Очень повезло. Но в следующий раз нам не отвертеться от этого. Вот почему я предлагаю отложить очередной общий митинг на возможно более долгий срок. Может быть, недели на три. Как насчет пятнадцатого сентября?»
— Это нам удастся только в том случае, если Бред наладит электричество.
— Думаю, он справится, — сказал Стью.
— Я иду домой, — сказала Сью. — Завтра великий день. Дайна уезжает. Я провожу ее до Колорадо Спрингс.
— Ты уверена, что это тебе ничем не грозит, Сью? — спросила Фрэн.
Она пожала плечами.
— Как она приняла наше предложение? — спросила у нее Фрэн.
— Ну, она странная девушка. В колледже она много занималась спортом, особенно теннисом и плаваньем. Первые два года студенческой жизни она продолжала встречаться со своим школьным дружком. Ну, он был таким детиной в черной кожаной куртке, я — Тарзан, а ты — Джейн, так что убирайся-ка на кухню к своим кастрюлям и сковородкам. А потом ее соседка по комнате пару раз вытащила ее на митинги в поддержку женской эмансипации.
— И в конце концов она стала более эмансипированной, чем соседка,
— предположила Фрэн.
— Сначала она стала активисткой женского движения, а потом и лесбиянкой, — сказала Сью.
Стью остановился, как громом пораженный.
— Пошли посмотрим, красавчик, — сказала ему Фрэнни, — нельзя ли тебе приделать застежку ко рту.
Стью закрыл рот, щелкнув зубами.
Сью продолжила свой рассказ.
— Этими двумя известиями она ввергла своего троглодита в полный транс, и он явился к ней с пушкой в руках. Она разоружила его. Она говорит, что это был главный поворотный пункт в ее жизни.
— Так она ненавидит мужчин? — спросил Стью, пристально глядя на Сью.
Сюзан покачала головой.
— Нет, сейчас она бисексуальна, Стюарт. Я надеюсь, ты не будешь давить на комитет, чтобы он принял законы против голубых?
— У меня и без того забот хватает, — пробормотал он, и все рассмеялись.
На следующее утро, направляясь на электростанцию, Стью встретил Сюзан и Дайну, направляющихся по бульвару Кэнион на паре мотоциклов. Он махнул им рукой, они остановились. Стью подумал о том, что никогда Дайна не выглядела такой хорошенькой. Волосы ее были стянуты сзади зеленым шелковым шарфом. Поверх рубашки и джинсов на ней был надет кожаный плащ. К багажнику был привязан спальный мешок.
— Стюарт! — крикнула она и приветственно замахала ему рукой, радостно улыбаясь.
«Лесбиянка?» — усомнился он.
— Похоже, вы собрались в небольшое путешествие, — сказал Стью.
— Разумеется. А вы никогда меня раньше не видели, так ведь?
— Точно, — сказал Стью. — Никогда. Курите?
Дайна вытащила одну сигарету из пачки «Мальборо» и прикрыла руками спичку.
— Будь осторожна, девочка.
— Обязательно.
— И возвращайся.
— Надеюсь вернуться.
Они посмотрели друг на друга в ярком свете позднего утра.
— А ты позаботься о Фрэнни, паренек.
— Обязательно.
— И не суди слишком строго своих сограждан.
— Тут им опасаться нечего.
Она выбросила сигарету.
— Что скажешь, Сюзи?
Сюзан кивнула и завела свой мотоцикл, улыбаясь слегка напряженно.
— Дайна?
Она взглянула на него, и Стью запечатлел у нее на устах нежный поцелуй.
— Счастливо тебе.
Она улыбнулась.
— Надо сделать это дважды, и тогда мне действительно повезет. Разве ты об этом не знаешь?
Он поцеловал ее снова, на этот раз более продолжительно и основательно. «Лесбиянка?» — вновь усомнился он.
— Фрэнни — счастливая женщина, — сказала Дайна. — Можешь ей меня процитировать.
Улыбаясь, Стью сделал шаг назад и не нашелся, что ответить. В двух кварталах через перекресток прогрохотал оранжевый грузовик Похоронного Комитета.
— Поехали, крошка, — сказала Дайна.
Они двинулись в путь, и Стью проводил их взглядом.
Сью Стерн вернулась через два дня. Она проводила Дайну до Колорадо Спрингс и смотрела ей вслед, пока она не превратилась в крошечную точку на горизонте. Потом она немного поплакала. Заночевала она в Моньюменте, но после полуночи ее разбудил тихий скулящий звук, исходивший, похоже из дренажной трубы, пролегавшей под сельской дорогой, рядом с которой она разбила свой лагерь.
Наконец она набралась мужества и направила луч фонарика в проржавевшую трубу. Внутри сидел исхудалый, дрожащий щенок в возрасте около шести месяцев. Он отполз в сторону, когда она попыталась к нему прикоснуться. Труба была слишком узкой, чтобы можно было в нее пролезть. Тогда она отправилась в Моньюмент, разбила витрину бакалейного магазина и вернулась обратно с полным рюкзаком консервов. Ее замысел удался. Уютно устроившись в одной из сумок, щенок отправился вместе с ней.
Дик Эллис пришел от щенка в полный восторг. Щенок оказался сукой ирландского сеттера, почти чистопородной. Дик высказал уверенность, что когда она подрастет, Коджак рад будет с ней познакомится. Новости разлетелись по Свободной Зоне, и в тот день о Матушке Абагейл больше не вспоминали, возбужденно обсуждая будущее собачьих Адама и Евы. Сюзан Стерн превратилась в местную знаменитость, и, насколько Комитету было известно, никому так и не пришло в голову удивиться, что же она делала в Моньюменте, который был расположен далеко на юг от Боулдера.
Но Стью запомнилось именно то утро, когда он провожал глазами Дайну и Сюзан, едущих по направлению к заставе Денвер-Боулдер. Потому что с того дня никто и никогда уже не видел Дайну по эту сторону Скалистых гор.
Двадцать седьмое августа. Уже почти стемнело. На небе горит Венера.
Ник, Ральф и Стью сидели на крыльце дома Тома Каллена. Том на лужайке играл в крокет.
«Пора», — написал Ник.
Стью тихо спросил у него, не надо ли им снова гипнотизировать Тома, но Ник покачал головой.
— Хорошо, — сказал Ральф. — Не думаю, что я смог бы снова вынести эту процедуру. — Повысив голос, он позвал Тома: — Том! Эй, Томми! Иди сюда!
Том побежал к ним, широко улыбаясь.
— Томми, пора идти, — сказал Ральф.
Улыбка исчезла с лица Тома. Он словно впервые обратил внимание на то, что наступают сумерки.
— Идти? Сейчас? Ей-Богу, нет! Когда темнеет. Том ложится в постельку. Тому не нравится ходить по улице в сумерках. Том боится злого буки. Том… Том…
Он замолчал и впал в тупое оцепенение. Потом он вышел из этого состояния, но не так, как обычно. Это было похоже не на внезапное воскрешение, мощным потоком захлестывавшее его тело, а на медленный, неохотный, печальный ручеек.
