в полном соответствии с его замыслом. Когда верхняя часть туловища была связана, Хатчесон сказал:
– Минуточку, судья. Пожалуй, я слишком тяжеловат, чтобы ты смог оттащить меня в этот ящик. Давай я просто войду вовнутрь, а потом ты займешься моими ногами!
С этими словами он спиной протиснулся в полое чрево устройства, где как раз хватило места для него. Выемка внутри фигуры пришлась ему впору. Амелия со страхом взирала на происходящее, но явно не хотела ничего говорить. Смотритель завершил свое дело, связав американцу ноги, так что теперь тот оказался совершенно беспомощен и обездвижен в своей добровольной тюрьме. Видимо, ему это и впрямь понравилось, и легкая улыбка, никогда не покидавшая его лица, расцвела во всю ширь, когда он сказал:
– Похоже, эта Ева сделана из ребра карлика! Взрослому гражданину Соединенных Штатов тут особо не развернуться. У нас в Айдахо гробы и те делают гораздо просторнее. Теперь, судья, начинай медленно отпускать эту дверь на меня. Хочу испытать то же самое удовольствие, что и другие ребята, когда эти шипы приближались к их глазам!
– О нет! Нет! Нет! – истерически вскрикнула Амелия. – Это слишком ужасно! Я не могу смотреть на такое! Не могу! Не могу!
Но американец остался непреклонен.
– Слушайте, полковник, – сказал он, – почему бы вам не сводить мадам на прогулку? Ни за что на свете я не хотел бы ранить ее чувства; но теперь, когда я, проделав восемь тысяч миль, очутился здесь, не обидно ли будет отказываться от опыта, из-за которого было столько возни? Человеку не всякий день удается ощутить себя консервами! Мы с судьей мигом все провернем, а потом вы воротитесь, и мы вместе посмеемся!
Решимость, порожденная любопытством, вновь восторжествовала, и Амелия осталась, крепко стиснув мою руку и дрожа, в то время как смотритель принялся медленно, дюйм за дюймом, ослаблять натяжение шнура, который удерживал железную дверь. Хатчесон прямо-таки просиял, углядев первое движение шипов.
– Ба! – воскликнул он. – Пожалуй, такого удовольствия я не получал с тех пор, как оставил Нью-Йорк! Не считая стычки с французским матросом в Уоппинге (приятное было времяпрепровождение), мне еще не доводилось толком поразвлечься на этом загнившем континенте, где нет ни медведей, ни индейцев и никто не носит при себе оружия. Помедленнее, судья! Не торопись! За свои деньги я хочу сполна развлечений, да!
Наверняка в смотрителе текла кровь его предшественников, служивших в этой жуткой башне, ибо устройством он управлял с размеренной и неумолимой неспешностью, так что спустя пять минут, за которые внешний край двери передвинулся всего на несколько дюймов, Амелия начала терять самообладание. Я увидел, как побледнели ее губы, и почувствовал, как ослабли ее пальцы, сжимавшие мою руку. Я быстро огляделся, ища место, где бы ее уложить, а когда снова посмотрел на жену, то оказалось, что взор ее устремлен в сторону от Железной Девы. Я взглянул в том же направлении и увидел черную кошку, припавшую к полу. В окружающем полумраке ее глаза горели словно сигнальные огни, и цвет их еще сильнее оттеняла кровь, которая по-прежнему покрывала ее шерсть и обагряла пасть.
– Кошка! Берегитесь, кошка! – закричал я, когда животное одним прыжком оказалось перед механизмом. В это мгновение оно напоминало ликующего демона. Его глаза свирепо горели, шерсть поднялась дыбом, из-за чего кошка выглядела вдвое больше своих обычных размеров, а хвост метался из стороны в сторону, словно у тигра, почуявшего впереди добычу. При виде кошки Элайас П. Хатчесон приятно удивился, его глаза засверкали весельем, и он воскликнул:
– Разрази меня гром, а вот и скво в полной боевой раскраске! Отпихните ее подальше, если она захочет проделать со мной какую-нибудь штуку: босс связал меня так крепко, что будь я проклят, если сумею уберечь свои глаза, вздумай она их выцарапать! Спокойно, судья! Смотри не отпусти шнур, иначе мне крышка!
В это мгновение Амелия лишилась чувств, и мне пришлось подхватить ее за талию, чтобы она не упала на пол. Когда я оказывал ей помощь, то увидел, что черная кошка изготовилась к прыжку, и кинулся ее отгонять.
Но в тот же миг она с адским воплем прыгнула – только не на Хатчесона, как мы ожидали, а прямо на лицо смотрителя. Она выпустила когти, словно свирепый дракон на китайской картинке, и я увидел, как один из них угодил бедняге прямо в глаз, прошел насквозь и скользнул вниз по щеке, оставив за собой широкую красную полосу, после чего из каждой жилы на его лице, казалось, хлынула кровь.
Вскрикнув от неподдельного ужаса, который обуял его быстрее, чем он почувствовал боль, смотритель отшатнулся, выпустив при этом шнур, что удерживал железную дверь. Я бросился подхватить шнур, но было поздно, поскольку он молниеносно проскочил через блок, и тяжелая дверь всем весом устремилась назад.
Когда она закрывалась, я успел мельком увидеть лицо нашего бедного спутника. Он как будто застыл от ужаса. Глаза его страдальчески и изумленно вытаращились, и с губ не сорвалось ни звука.
А потом шипы сделали свое дело. По счастью, конец оказался быстрым, ибо, когда я распахнул дверь, они так глубоко засели в пронзенном насквозь черепе, что вытащили за собой нашего приятеля – вернее, то, что от него осталось, – из его железной темницы, и он, по-прежнему связанный, с отвратительным стуком во весь рост распластался на полу, перевернувшись во время падения навзничь.
Я бросился к жене, поднял ее и повлек прочь, ибо опасался за ее рассудок, если она, очнувшись, увидит такое зрелище. Уложив Амелию на скамью возле входа, я поспешил назад. Привалившись к деревянному столбу, смотритель стонал от боли и прижимал к глазам окровавленный платок. А кошка, сидя на голове у бедного американца, громко урчала и слизывала кровь, которая струилась из его зиявших глазниц.
Думаю, никто не назовет меня жестоким за то, что я схватил один из старых палаческих мечей и тут же рассек эту тварь надвое.
