Марта не ожидала, она уронила ложечку на блюдце с громким, неприличным стуком, и сосредоточенное выражение ее лица сменилось растерянным, а в самых уголках глаз затаилась обида. Еще один ребенок, решивший, что ему позволят играть во взрослые игры. Господи, сколько же их вокруг — беспомощных, наивных, привыкших к тому, что Ната все исправит, все урегулирует. Их ли это вина? Сложный вопрос. Иногда беззаветная любовь рождает монстров. Понять бы это раньше, не было бы сейчас этой горечи, не сжималось бы от боли сердце. Пустое! Сделанного не воротишь.
— Я буду у себя. — Марта не обращалась ни к кому конкретно. Она, так же как и сама Ната, смотрела в темноту за окном. — Если понадоблюсь, позови.
Отвечать не обязательно, достаточно кивка головы. Они обе уже привыкли к такому общению, они уже почти забыли, как было раньше. Так проще и безболезненнее.
Крысолов, в душе Ната продолжала называть мальчишку Крысоловом, пил кофе неторопливыми глотками. Пес, неслыханная дерзость — привести животное в ее гостиную, дремал у его ног. Пес такой же странный, как и хозяин. Черный, ни единого светлого пятнышка, огромный, с тяжелым взглядом почти человечьих глаз. Хорошо, что он спит, так проще.
— Мне нужна ваша помощь, Арсений. — Начать разговор оказалось нелегко, не помогли ни сигарета, ни крепкий зеленый чай. — Я попала в очень затруднительное положение.
Он не удивился. Наверное, все его клиенты попадали в положения разной степени затруднительности. Он просто отодвинул чашку с недопитым кофе и сказал:
— Я вас слушаю, Ната.
Сколько раз она мысленно представляла себе эту беседу, сколько раз прокручивала в голове слова, которые скажет Крысолову, а сейчас вот растерялась.
— Вы верите в злой рок, Арсений?
Вместо ответа он лишь кивнул, а его чертов пес приоткрыл один глаз.
— Мне кажется, над моей семьей навис злой рок. — Вот она и сказала то, что собиралась. Сердце испуганно вздрогнуло и забилось часто-часто. Наверное, пришло время послушать врачей и перестать курить. — Хуже того, мне кажется, что в тех несчастьях, что происходят с моими близкими, виноват мой муж. Мой покойный муж. Вы знаете, кем он был?
— Знаю. — Крысолов кивнул. — Савва Стрельников, известный художник, скульптор, гений.
— Я бы сказала — злой гений. — Она едва удержалась от желания обернуться, чтобы посмотреть, а не стоит ли за ее спиной мертвый Савва. Тридцать лет прошло со дня его смерти, а она продолжает жить с этим свербящим, совершенно иррациональным чувством. — Маленький экскурс в историю, если не возражаете.
Крысолов не возражал. Он смотрел очень внимательно и сосредоточенно, но не на нее, а на что-то видимое только ему одному. За ее спиной…
— Про его вклад в искусство, про его картины и его фонд вы сможете узнать из энциклопедий и Интернета. Я сейчас попробую рассказать о другой стороне жизни Стрельникова, и не перебивайте меня, пожалуйста, Арсений, мне и без того нелегко дается этот разговор.
Он и не думал ее перебивать, он гладил свою собаку и смотрел в пустоту. Может, зря она все это затеяла? Но теперь уже поздно, Ната Стрельникова не из тех, кто отступает.
— Вы видели павильон в парке? — спросила она, гася в пепельнице так и не докуренную сигарету.
— Видел.
— Он необычный. Вы должны войти в него, чтобы понять, что это такое, — сказала она с нажимом, и загашенная сигарета просыпалась серым пеплом.
— Сейчас?
— Чуть позже. — Ната стряхнула с пальцев пепел. Вот бы с такой же легкостью стряхнуть с себя все проблемы! Да, видимо, не судьба.
— Савва построил павильон еще до встречи со мной и уже после нашей свадьбы надстроил второй этаж для меня.
— Для вас? — В ровном голосе Крысолова не было и тени интереса.
— На втором этаже что-то вроде домашней обсерватории, с мощным телескопом и выходом на крышу. Я была аспиранткой кафедры небесной механики и гравиметрии астрономического института. Давно, очень давно, еще до брака с Саввой. Обсерватория — его свадебный подарок.
— А что в самом павильоне?
— На первом этаже была мастерская Саввы. Ну, не совсем мастерская, скорее место для уединения. Иногда он любил там работать, временами задерживался допоздна. Он всегда относился к ним как-то по-особенному, считал, что им не место под открытым небом, что их нужно оберегать от посторонних глаз.
— Кого?
— Муз.
— Муз? — А вот теперь Крысолов удивился или, может, не удивился, а решил, что она свихнулась. — Это тех мифических муз, которые воодушевляют творцов на свершения?
— Отчасти. Я сейчас объясню. Савва был человеком увлекающимся, я бы даже сказала, склонным к мистицизму. Он обладал особенным видением мира. Он сам был особенный.
Точно в подтверждение слов Наты, черный бархат неба вспорола молния, где-то над парком громыхнуло — Савва всегда любил спецэффекты…
— Уже скоро, — сказал Крысолов с непонятной, ну точно мальчишеской радостью в голосе.
— Любите грозу?
— Люблю.
— А я вот как-то не очень. Если вас не затруднит, прикройте окно. С возрастом я стала чувствительной к сквознякам.
Любой нормальный, хорошо воспитанный мужчина, окажись он на месте Арсения, непременно сказал бы, что она великолепно выглядит, что о возрасте ей думать еще рано. Но ее визитер не был нормальным, хорошо воспитанным мужчиной, он был Крысоловом, поэтому молча прикрыл створки французского окна.
— Савва преклонялся перед женской красотой. — Прочь глупые мысли, сейчас нужно думать только о главном! — Он был женат восемь раз.
— В официальной биографии упоминаются только шесть жен. — А он подготовился к их встрече. Это хорошо.
— Полагаю, что отношения с двумя первыми женщинами Стрельников не оформлял официально, но они были, уверяю вас! — Она даже знала, как звали этих несчастных! Эрато[1] и Эвтерпа[2]. Ната даже подозревала, какой смертью они умерли, но доказательств у нее не имелось, увы. Савва всегда отличался хитростью и осторожностью.
— А вы, надо думать, являлись его последней супругой?
— Да, я была его последней женой. Савва умер у меня на руках от сердечного приступа. Но речь сейчас не об этом. — Пальцы коснулись холодной поверхности портсигара, и Нате снова захотелось курить. — Женщины его воодушевляли. В них он черпал свое вдохновение и каждую называл именем одной из муз.
— Вы были Уранией?[3] — Может, у Арсения и были проблемы с воспитанием, но проблем с образованием не было точно.
— Да, я была Уранией.
— Но муз, если мне не изменяет память, девять.
В стекло ударила первая капля. Ната вздрогнула, сжала в руке портсигар.
